Рок на узбекском языке
Узбекистан субкультурный: знаковые рок-группы, большие опен-эйры, рейвы и уличные разборки в постсоветской Средней Азии
Потусоваться на «Бродвее», порепетировать в «Филармонии», послушать афганский инди-рок, оказаться на фестивале в отрогах Тянь-Шаня, отлететь на узбекском рейве. О жизни альтернативной тусовки Ташкента рассказали «Пассажиру» ее непосредственные участники – Кифирыч и Алина.
Разного рода DIY-деятельность (музыка, фэнзины, дистрибьюция, кухня и прочее) ребята сочетают с трудом рабочих профессий: Кифирыч – паркетчик, Алина – конструктор лёгкой промышленности. Прожив тридцать лет в Ташкенте, застав взлеты и падения околомузыкальных субкультур в Узбекистане, они переехали в Москву. Там мы и встретились – морозным зимним вечером в одном из окраинных спальников.
О нравах
Алина: Узбекская молодежь любит потусить, а так как в Узбекистане обычно тепло, можно много времени проводить на улице.
Кифирыч: Но из-за того, что рано темнеет, транспорт в некоторых районах ходит часов до восьми. Кроме того, в наших парках после наступления темноты лучше не тусоваться: народу нет, только всякие гопники и преступники, которые вполне могут с тобой что-то сделать. Опасно для жизни. Туристов это, кстати, тоже касается.
Сейчас по вечерам многие предпочитают потусить в кафе. Например, в последнее время модными среди молодежи стали бургерные (сеть «Дружба-бургер» и прочие).
Мне кажется, мусульманские устои у нас не особо влияют на облик молодежи. В Ташкенте девушки, например, сильно красятся. Вообще у нас светское государство, в целом тут борются с религиозностью, потому что не хотят допустить исламизма и терроризма. Угроза эта, кстати, не мифическая. У меня родственники работали в спецслужбах, и их отправляли на границу с Афганистаном, где регулярно приходилось воевать с афганскими бандформированиями. Один дядька там получил ранение в позвоночник.
Стоит добавить, что в Узбекистане много религиозных конфессий. В одном из православных храмов даже Охлобыстин служил много лет.
Алина: Сейчас люди одеваются так же, как и в других странах. Хотя в середине 90-х, когда в плане выбора одежды стало свободнее, шорты ещё были непривычны. Когда мой друг стал носить шорты, его мама очень опасалась, что ему за это все ноги порежут.
Кифирыч: Году в 98-ом вся наша тусовка ходила в рваных джинсах и с длинными волосами, как у Курта Кобейна, прокалывали уши и губы булавками. Я ходил так же, да и шорты всегда носил и никогда от обычных людей не испытывал негатива. Только от наци-скинхедов, с которыми п**дилась наша тусовка. Среди нациков в Узбекистане были и русские, и татары, и кого только не было. У них был лидер по имени Андрей с коловратом на шее, который умер в 22 года от сердечного приступа.
На концерты приходилось ходить вооруженными, с цепями и дубинками, потому что нацики являлись туда п***дить всех подряд без разбора. Какой-то идейной составляющей у них не было. В ту же Махалю (частный сектор, где живут в основном узбеки) они не ходили, да и никто их не трогал.
Об альтернативной сцене
Кифирыч: В конце 90-х – начале 2000-х в Узбекистане хорошо была развита рок-сцена. Года с 98-ого по 2002-ой был явный подъем такой музыки. Множество групп, ежегодно проходил большой трёхдневный опер-эйр фестиваль «Дети Солнца». Причём мероприятию предшествовал целый месяц концертов, по итогам которых происходил отбор на основное мероприятие. Можешь себе представить, сколько тогда у нас было рок-групп?
В то время была и рейв-сцена с довольно большой тусовкой. Например, мой приятель, что жил по-соседству, там крутился, диджеил… Помню, прихожу на свой первый концерт, а он стоит на охране. Ну, пропускает меня внутрь, а там тут же подлетает одноклассник и едва успевает сказать «Андрюха, здорова!», как к нему по башке прилетает бутылка из зала. Смотрю на это и думаю, что за трэш творится? Куда я попал?
До недавнего времени я думал, что сейчас рэйва в Узбекистане вообще нету. Оказывается, есть: в августе недалеко от города Нукус проходит самый большой рейверский опен-эйр в Средней Азии, куда съезжается народ со всего мира. Что же касается рок-музыки, то теперь у нас ее в основном играют школьники и студенты. Крайний возраст для такой музыки лет 35.
Алина: Потом, следом за рок-волной, пошла волна рэпа, длившаяся года с 2001-ого по 2005-ый.
Об источниках информации
Кифирыч: В своё время на радио была передача под названием «Тяжелые будни», где парень по имени Олег Соболевский по ночам (передачи начинались в полночь) рассказывал про разные направления рок-музыки (в т.ч. про панк и хардкор). Я всегда ее очень ждал и слушал в наушниках, когда дома все уже спали. Передача способствовала развитию движухи в Узбекистане. Другой информации, за исключением передаваемых из рук в руки кассет, в доинтернетную эпоху толком и не было. Сейчас, кстати, Олег живёт в Питере и играет метал.
Еще существовало множество киосков с пиратскими кассетами у метро и торговых центров. Потом появилась сеть ларьков «Нирвана» (теперь это серия магазинов со своей студией звукозаписи), первый из которых открылся в переходе у ЦУМа. Мы там часто закупались.
После терактов в конце 90-х ларьки в переходах прикрыли, но потом открыли два магазина в центре города, где даже можно было купить рок-атрибутику – майки, напульсники и прочее. Помню, купил там футболку «Нирваны», а она ну уж очень сильно пахла марихуаной.
О культовых рок-группах
Кифирыч: Рок-группы стали появлялся в Ташкенте в 80-х, а в 90-х – в Фергане, Самарканде и Бухаре. Одной из культовых групп была «Паучок Ананси». Они многим нравились, собирали больше всех народу и больше всех выделялись. Были еще «Грустный Роджерс», «Печаль кабана»… Хорошая группа была «Каприз огня». «Тупратиконс» (с узбекского переводится как «ёжик») – одна из знаковых панк-рок групп, что образовались в 90-ые. Эти ребята часто кувыркались на сцене, надевали противогазы и все такое… Ещё была «The мучить буду», но потом вокалист умер в 27 лет во сне от сердечного приступа. В целом наши панк-группы играли нечто напоминающее сибирскую волну.
О местах тусовок
Кифирыч: В 90-х основное место тусовок было возле ДК Слепых. В народе оно называлась «Балка». Культовое местечко, в то время там проходили концерты, народ обменивался кассетами. Был один парень с каталогом, у которого можно было выбрать, что ты хочешь, и через неделю он приносил запись.
Помимо «Балки» вся неформальная тусовка ещё собиралась на «Голубых куполах». Место так называлось, потому, что рядом было кафе с голубыми куполами. Потом перешли на «Бродвей», где также зависали и рэперы и гопники. «Бродвей» – это наш местный ташкентский Арбат: пешеходная улица с кафе и художниками. Помню, как-то очередная бродвейская разборка с нациками закончилась в ментовке в одной камере с проститутками.
Потом была кафешка «Буратино»… Все эти места находились в центре Ташкента, в 10 минутах ходьбы друг от друга. Когда я пришёл туда в первый раз, с меня гопники новую футболку сняли.
О зарубежных группах
Кифирыч: К нам заезжали «Мумий Тролль», «Земфира»… Немецкие панки Die Toten Hosen как-то ездили по Средней Азии с бесплатными концертами. В Ташкенте у них было шоу на открытой площадке «Туркестан», где все крупные рок-концерты проходили. Во время выступления народ хотел подойти к сцене, а менты их стали отгонять, тогда немцы отказались играть, пока людей не пропустят. После этого менты сдались.
О проблемах музыкантов
Кифирыч: Мы начинали репетировать в музыкальных школах, детских садах, но потом нас оттуда погнали, потому что государство не хотело, чтоб существовали какие-то там рок-группы.
Алина: К счастью, у нас было такое тусовочное место, как «Филармония». Девятиэтажное здание бывшего общежития, где организовали дом культуры (ДК Слепых). Те, кому нужны были помещения для репетиций, снимали там комнаты и оборудовали под репетиционные базы. Там еще было что-то вроде актового зала, где делали концерты. Все группы Ташкента репетировали в этом ДК, там было довольно лояльное отношение к музыкантам.
Кифирыч: Для понимания отношения власти к музыкантам можно вспомнить такой случай: был у нас довольно известный рэпер, и когда у него во время выступления случились проблемы со звуком, он стал говорить со сцены что-то по поводу правительства, плохой организации концертов и все такое. Ну и все, его за это закрыли на несколько лет.
О соседних странах
О DIY
Кифирыч: В целом вся рок-сцена Узбекистана была диайвайная, коммерческих групп-то и не было. Даже большие фестивали были некоммерческими. Из тех групп, что есть сейчас и как-то пытаются идти к успеху, можно вспомнить команду «Икнайт». Правда, получается это у них не особо: играют давно, а до сих пор за пределы Ташкента толком не выбирались.
Какое-то время у нас городе ребята устраивали небольшой регулярный клубный панк-фестиваль «Панки в городе». Сами мы играли в панк/хардкор группе и выпускали зин. Как и другие подобные команды нашего региона, которые функционировали в две тысячи десятых, мы в основном ориентировались на российскую и белорусскую сцены. Делали каверы на питерских хардкорщиков Engage at will и все такое. Кстати, как-то потом мы ездили в Питер и давали там интервью про среднеазиатскую сцену на одном благотворительном гиге.
Также стоит вспомнить про парня по имени Анвар, который занимался всяческим диайваем, выпускал зин и что-то ещё. Он списался с каким-то немецким чуваком, и они сделали в каждой постсоветской республике по пластинке с местной андеграундной музыкой. Узбекскую пластинку с панк-группами назвали «Пахтакор». На узбекском это значит собиратель хлопка.
Об опен-эйрах
Алина: Помимо рок-фестиваля «Дети Солнца», проходившего в 2000-х, у нас есть горный бардовский опен-эйр, который проводится уже лет 30, наверно, если не больше.
Кифирыч: Организаторы стараются делать это мероприятие разноплановым. Кроме музыкальной части там проходят всякие экстремальные игры, маунтинбайк, восхождение на скалы и т.д. На фесте ещё всегда тусят кришнаиты и раздают бесплатно свою пищу.
Фестиваль проходит в мае в отрогах Тянь-Шаня рядом с Чарвакским водохранилищем. Приезжают люди из разных стран – Казахстана, России, бывают и из дальнего зарубежья. Например, была там девушка из Малайзии, приехавшая автостопом. А как-то туда привезли иностранцев, которые долго не могли понять, что же такое «бардовской фестиваль».
Рок на узбекском языке
За годы независимости в Узбекистане так и не было создано цельного рок-проекта, играющего настоящий узбекский рок на государственном языке. И вот, спустя годы, такая группа все-таки появилась.
United Taklif Band: Начало
VOT.: Как вы решили создавать группу? Откуда возникло это решение, как собирали коллектив?
Никита Макаренко (гитара): Некоторые члены нашей группы находятся в разных городах и странах, но наш костяк здесь, в Ташкенте. Это мы, ильхомовцы, работающие в стенах театра уже долгие годы. Вот ты, Шавкат, сколько здесь уже?
Шавкат Матякубов (вокал): Очень давно — с 2003 года.
Никита: Я здесь с 2008 года, наш барабанщик Стасик пришел в 2013 году, как и Тимур Скляров. В 2013 здесь ставился спектакль «Love, Death & Rock’n’Roll», на который приезжал наш композитор Мориц Гагерн. К этому спектаклю он сочинил оригинальный саундтрек, прослушав который, мы поняли, что у него есть потенциал, что появляется новое. И на базе этого саундтрека мы решили создать отдельный музыкальный проект и начали работать над альбомом.
VOT: Когда и как вы будете презентовать свою пластинку?
Никита: То, что мы выгрузили на наш канал в SoundCloud, и есть весь наш треклист. Сейчас не девяностые годы и уже никто не выпускает пластинки на лейблах, наоборот — есть такой термин «Big in the Internet», это когда ты становишься «большим» в интернете и к тебе начинают поступать предложения. Поэтому мы сейчас распространим свой материал везде, где это возможно и параллельно ведем переговоры с лейблами.
VOT: Давайте поговорим о группе — кто все эти люди, как вы собирались и почему вы именно в таком составе, чем вы живете, чем вы занимаетесь, кроме «Ильхома»?
Никита: Я занимаюсь узбекской рок музыкой с 2004 года, почти всю свою сознательную жизнь. У меня была моя главная группа — «Слезы Солнца», потом множество других проектов, например «Правда Востока» и «ТупратиКОН’c». Я занимаюсь музыкой всегда, и здесь, в театре, я играю в спектаклях, делаю разные музыкальные проекты, а с 2012 года руковожу фестивалем IlkhomRockFest. Кроме музыки я еще играю в спортивное «Что? Где? Когда?».
Шавкат: Это старые фотографии, просто нам нежелательно делать фотографии за рубежом, если мы там не по работе. И вот конкретно селфи с пакетом я сделал года два назад, но выложить смог только сейчас.
Никита: Так вот, возвращаясь к разговору о Шавкате. Как правило, традиционные музыканты не всегда понимают театр «Ильхом» и то, что там происходит. И Шавкат — это такой мостик, который соединяет традиционный вокал и наш театр. Он задействован во множестве спектаклей и сотрудничает с театром очень давно. А Аскар и Рамзиддин, еще два вокалиста нашей группы, это его ученики. Аскар представитель школы макомистов. Рамзиддин — бухарской школы. Шавкат, помимо пения, еще и играет на кушнае. Кстати, сколько у нас в стране есть кушнаистов?
Шавкат: Сейчас уже много — около десяти человек. Кушнай — это популярный узбекский музыкальный инструмент, но на нем очень сложно играть.
VOT: И десять человек это много?
Шавкат: Ну как сказать. Он очень сложный. Звуки его используются и звучат везде, но играть на нем не умеет почти никто. С виду кажется, что он очень простой, но когда студенты начинают на нем играть, они бросают его и начинают работать с другими инструментами.
Я всегда был музыкантом. Когда я учился в колледже в Хорезме, меня отчислили из него, потому что я готовился к участию в конкурсе и не мог поехать на хлопок. Я приехал в Ташкент, на подкурсы консерватории и стал петь, хотя не думал, что буду петь. Однажды, я пришел на пробы в спектакль Ильхома «Подражание Корану», хотя почти ничего не знал о театре. Марк Вайль меня принял. Этот театр всегда предлагал другое, он отличается от остальных. Я до сих пор, играя роли не все понимаю. Но, я думаю, что так и должно быть — ты каждый раз пытаешься понять и открываешь для себя новое.
Никита: Кстати, да, у меня была знакомая, которая 12 раз приходила на «Орестею» и всякий раз ей было интересно.
Шавкат: Я, кстати, ее ни разу не видел.
Никита: «Орестея» это было невероятное, такое невозможно повторить. Я начал играть в ней, когда еще учился на факультете журналистики.
VOT: Тебя поэтому исключили?
Никита: Почти.
VOT: Почему в Джизак?
Никита: Я был там ночью — там офигенно.
VOT: А поподробнее?
Никита: Ну, во первых там самая вкусная самса в стране.
Шавкат: Большая и круглая.
Никита: Ага, самая большая самса в Узбекистане. Она огромная, в ней много жира, ее еще открывают, наливают туда масла и едят ложкой. Да и вообще там круто, а со Стасиком везде будет весело.
VOT: Кто еще остался неучтенным?
Никита: Ну, есть еще Тимур Скляров, очень опытный профессиональный музыкант, закончивший колледж Хамзы и факультет журналистики при Институте Культуры. Играет он на бас-гитаре и тоже участвовал во множестве проектов.
Целевая аудитория и узбекский рок
Хотя, делая такого рода проект, мы никак не ограничиваем его Узбекистаном, мы создаем его и для дальнего и для ближнего зарубежья.
Как создавался альбом
VOT: Я подозреваю, что пока вы писали альбом, вы все находились в Ташкенте? Или вы делали это дистанционно?
Никита: Мы записали альбом вообще героически. Так, как писали его мы, так никто не пишет. Мы записали альбом за пять дней, мы занимались им каждый день с девяти до часу ночи. Студия была оплачена только за пять дней и мы должны были уложиться.
Тимур: Но мы репетировали.
Никита: Ну да, у нас была отрепетированная база.
Тимур: Чисто технически, это был самый сложный проект в нашей жизни. Потому, что Мориц приехал первого июня и мы репетировали каждый божий день до 22 июня.
Никита: Мы еще и два концерта умудрились отыграть, и это было мегасложной работой. Когда мы закончили запись, я положил гитару на полку и только позавчера достал ее обратно, чтобы сыграть в театре концерт «Поезд в Огне».
VOT: Убивать друг друга не хотелось?
Никита: Хотелось. Особенно тех, кто прогуливал репетиции. Мы даже записали на альбоме песню «Келмади» — «Он не пришел». Вообще, Мориц задолго до приезда сюда начал писать нам музыку и подразумевалось, что мы будем работать онлайн. Но он уже эту ошибку совершал, когда работал над спектаклем. Он, как рационально мыслящий немец, думал, что если он написал это там и отправил сюда, мы все отрепетируем и подготовим к его приезду.
Но это не так по двум причинам, одна из которых кроется в том, что рок музыканты играют как правило на слух, не по нотам. Тоже самое и с традиционными узбекскими музыкантами. План Морица провалился. В Европе все происходит совершенно по-другому — ты знаешь о репетиции, приходишь туда, где все уже все заучили, потому что время музыкантов оплачивается по часам и если музыкант не приходит на репетицию, его могут уволить.
А здесь вообще другой подход. Если репетиция назначена на четыре, все приходят к шести, ничего не готово, но Морицу это было не очень понятно; он даже обижался на нас, наверное, думал, что это неуважение к проекту, хотя для нас это просто нормальное, комфортное положение вещей. Это вовсе не значило, что проект под угрозой.
Тимур: Ну, кроме того, когда он приехал, я еще и спорил с ним постоянно, потому что у меня было свое видение, а он с ним не соглашался. Вообще это наш, азиатский подход. Но это была работа на результат. В эти короткие сроки мы старались сделать максимально лучший результат.
Никита: За двадцать пять дней мы отрепетировали и записали весь альбом. Мы и ели, и спали, и жили на репетиционной базе. Мы оставались здесь до поздней ночи. Мы еще и умудрились заболеть гриппом почти все, и писались на студии с температурой под 38 градусов. Мы даже предлагали Морицу взять часть денег от проекта и зарезать барана, чтобы стало чуточку легче.
VOT: А близкие как воспринимали то, что вы фактически жили на базе?
Никита: Ну, моя жена, я надеюсь, понимает, за кого она семь лет назад вышла замуж и что это нормальная ситуация.
Тимур: Конечно, все всё понимали. В других проектах такая же ситуация — мы можем репетировать до самого утра. В этом, кстати, недостаток работы с приглашенными людьми, они приезжают на очень короткий срок и нужно уложиться и сделать все за этот короткий промежуток. Они приезжают и, конечно, все надо делать заново и работать до посинения. Даже в этом проекте, у нас была половина материала, которую мы донесли до студии и выкинули ее из альбома.
Никита: У нас было 11 песен, но одну мы нещадно выкинули — она просто не ложилась в альбом и не звучала.
Финансовый вопрос
VOT: Планируете ли вы зарабатывать на своем проекте, как вообще будете поддерживать его на плаву?
Никита: Начнем с того, что музыканты не маркетологи. Художник не должен думать о своей аудитории никогда. Единственный мотив для художника, а под художником я подразумеваю любого артиста, делать то, что тебе самому хочется. И если ты делаешь то, что тебе хочется — ты делаешь правильные вещи.
VOT: Хорошо, но кушать же тоже иногда хочется.
Никита: Совершенно верно. Но мы не говорим об этом проекте как о вещи, которая нас будет кормить. Мы все занимаемся еще и основной работой, да и почти все люди, которые занимаются музыкой такого плана, в какой бы стране они не жили, не думают о том, что это будет их основной доход.
VOT: Не хотелось ли поднять планку — не просто сделать классный качовый проект, но и работать над ним таким образом, чтобы он еще вас и кормил?
Никита: Я совершенно убежден, что не нужно ставить себе такой цели. Если ты делаешь некоммерческую музыку, то делай некоммерческую музыку. У нас есть свои задачи — сначала мы создали музыку, потом начали записывать альбом. Что важно: перед тем как его записать, мы вообще не ожидали, что это получится так хорошо. Но получилось, и теперь у нас есть другие задачи на 2016 год. Мы планируем тур по разным странам мира, в том числе и по Центральной Азии, планируем работать над новым материалом, да и сейчас полно задач. Мы ведем переговоры, чтобы стать артистами европейского лейбла. Конечно, там будет идти речь о деньгах, но это мелочи.
Первый тур, который мы планируем делать — это тур по фестивалям. Фестивали всегда приглашают группы к себе и платят ей, и это нормальная практика.
Проблемы узбекского рока
VOT: На какой отклик вы рассчитываете?
Никита: Было бы здорово, если через нашу музыку аудитория заинтересовалась бы прогрессивным роком. Потому что есть наша огромная, многомиллионная страна и никто и никогда не играл здесь прогрессивный рок на родном языке. Ну, по крайней мере — я не слышал. Если взять например, Афганистан или Таджикистан, там все слушают рок на родном языке и получают от него удовольствие. А все наши местные рокеры поют только на английском или русском языке и по сути, огромная часть людей просто не знает, понравится ли ей или нет такая музыка, потому что им никто и никогда не предлагал этого.
VOT: Есть ли вероятность того, что, играя рок на узбекском языке, можно изменить ситуацию с рок музыкой в стране в целом?
Никита: Я тебе скажу, что для того, чтобы хоть эффект в обществе почувствовался, мы должны быть не одни, должна быть волна. И если таких групп будет 3–4, можно будет говорить о влиянии, о переменах. Одни мы, конечно, ничего не изменим. Все проблемы нашей кроются исключительно в ежегодном уменьшении аудитории. Если взять, к примеру, фестивали годов, типа «Детей Цветов», то это были концерты с 1000–2000 зрителей по несколько дней подряд, к нам приезжали и зарубежные исполнители. Теперь этого нет. Вся проблема только в убывании аудитории — она уменьшается, так как каждый год уезжает несколько тысяч человек.
VOT: И вы нашли решение этой проблемы?
Никита: У нее нет решения. Передо мной была эта художественная задача — создать такой проект, мы его создали, и я очень счастлив.
VOT: А сколько достаточно? Пять, десять, пятнадцать?
Никита: Я думаю, минимум и чтобы они делали это по разному.
VOT: Почему в соседних с нами странах есть такая тенденция, а у нас нет?
Никита: Таджикистан и Афганистан это другая народность — персы, иранцы и у них другая музыкальная культура. У тюрков она другая. Для них ближе это направление — там рок слушают все и в Кабуле даже есть радиостанция «Радио Рок Кабул» вещающая 24 часа исключительно на своем языке.
Главное в музыке — эмоции
VOT: Кстати, о «трудностях перевода». Вас очень интересно слушать, но будет ли ваша аудитория понимать ваши песни, язык, на которых они поются?
Шавкат: Я могу сказать про тексты Навои и Машраба, которые мы использовали в двух песнях — не очень много людей могут понять их вообще. Зато они ловят эмоции
Никита: Да, наши соотечественники с трудом понимают эти стихи. Дело в том, что это писалось на староузбекском языке. К примеру, если ты начнешь читать произведения на старославянском, ты тоже почти ничего не поймешь. Так и в нашем альбоме — песни, написанные на традиционные стихи, рассчитаны на эмоции. Хотя и песни с современными стихами, написанные поэтом Азамом Обидовым, тоже нельзя назвать простой поэзией, они сложны, образны. Мой уровень знания узбекского языка не позволяет понимать даже их.
VOT: Вас не смущает то, что аудитория будет воспринимать эмоции, а не сам текст?
Никита: Когда ты играешь музыку, тебя вообще ничего не должно смущать. Мы же слушаем английские или испанские песни, и не всегда понимаем текст. Я, например, люблю слушать макомы, я ничего не понимаю, но мне офигенно, мне нравится эта музыка и я учусь ее понимать.
VOT: Вы планируете играть и петь исключительно на узбекском языке, и ограничивать себя этими рамками?
Никита: Нет, мы не ограничиваем себя ничем. Мы поем на узбекском, староузбекском и на фарси. У нас вообще нет ограничений и если принесет классный русский текст, который мы сможем сделать с нашими вокалистами, нам это будет интересно. И все это диктуется только тем, интересно нам это или нет. И я считаю, что на данный момент эта музыка должна звучать на узбекском, потому, что это актуально и это делается впервые.
Альбом «Кафкент» доступен для всех пользователей сети и послушать его можно ЗДЕСЬ. В ближайшее время ребята не планируют собираться на концерты, в виду сложности организации и отдаленности друг от друга. Ближайшее выступление планируется не ранее 2016 года.
Фото: Из архива группы