Русский язык живое существо
Слово как живое существо
Дмитрий Логинов
Профессор Йельского университета Гэри Шварц поставил эксперимент, в результате которого он обнаружил следующее: Слово – это не просто продукт стихийного соглашения между людьми: такой-то предмет мы будем обозначать этаким вот набором звуков. А существует имманентное (внутренне присущее) соответствие определенных смыслов определенным наборам звуков. А также – знаков, отображающих эти звуки на письме. И соответствие это предсуществует человеческим словотворчествам. Тысячелетиями жившее слово как будто бы «намагничивается» и начинает излучать смысл. Каким-то образом воздействуют на душу воспринимающего, словно бы передавая ему заряд своего «жизненного опыта». Взаимодействие такого слова с человеческим сознанием напоминает контакт живых, волею обладающих существ.
Оглавление
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Слово как живое существо предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
СЛОВО ИЗЛУЧАЕТ СВОЙ СМЫСЛ
Каждое слово есть живое существо, имеющее свою душу.
Профессор Йельского университета Гэри Шварц поставил эксперимент. Написал на сотне карточек по одному слову из языка, который был неизвестен ни одному из его студентов. А на другой сотне карточек — бессмысленное сочетание букв этого же языка. Так, чтобы тоже походило на слово. Затем предложил студентам — не знающим, повторим, языка — угадывать смыслы слов. Как вправду существующих в этом языке, так и сконструированных Шварцем только что, то есть не имеющих никакого смысла.
Результат был такой. Предположения о смыслах несуществующих слов очень различались между собой. Иногда — вплоть до версий прямо противоположных. Студенты реагировали на симулированные Шварцем слова примерно таким же образом, как на пятна Роршаха. (Тестируемому показывают просто симметричную кляксу и спрашивают: что изображено на «рисунке»? Ответ позволяет судить об особенностях его психики.)
Совсем не так обстояло дело в случае настоящих слов. Хотя, казалось бы, какой можно ожидать разницы, если языка испытуемые не знают и, следовательно, не могут их отличить от выдуманных? Но в данном случае мнения студентов о смысле слова нередко совпадали, хотя бы и приблизительно. Причем — не только между собой, но даже и с настоящим смыслом, который известен им быть не мог!
Как может быть объяснен такой результат?
Возможны разные версии. Не самой фантастической из них будет следующая. Слово — это не просто продукт стихийного соглашения между людьми: такой-то предмет мы будем обозначать этаким вот набором звуков. А существует имманентное (внутренне присущее) соответствие определенных смыслов определенным наборам звуков. А также — знаков, отображающих эти звуки на письме. И соответствие это предсуществует человеческим словотворчествам.
Или — тысячелетиями жившее слово как будто бы «намагничивается» и начинает излучать смысл. Если бы оно не способно было это делать, студенты воспринимали бы осмысленные слова неизвестного им языка настолько же по-разному, как и составленные из его знаков слова бессмысленные. Профессор Шварц показал, что слова, которые прожили века и тысячелетия, каким-то образом воздействуют на душу воспринимающего, словно бы передавая ему заряд своего «жизненного опыта».
Взаимодействие такого слова с человеческим сознанием напоминает контакт живых, волею обладающих существ. Такой известный исследователь, как доктор Масару Эмото считает эксперименты Шварца убедительным доказательством того, что слово имеет душу.
Подобные утверждения делались и тысячелетия назад. И даже — во много более решительной форме. Брихадараньяка Упанишада — древний священный текст восточной (то есть индуистской) ветви ведизма — гласит: «Речь — это священная корова. Разум — это теленок Речи». То есть, здесь утверждается, что вначале существовало Слово — и через него лишь начал быть человек.
Русский язык живое существо
Почему нам часто кажется, что все перемены в русском языке только к худшему и что раньше грамотность была гораздо выше? Оказывается, и предыдущие поколения также спорили о современном им языке. А он просто живёт своей жизнью и меняется вместе с ней. Об этом в своей лекции «Русский язык между правдой и вымыслом» рассказал главный редактор портала «Грамота.ру» Владимир Пахомов.
О сосулях и не только
На прошлой неделе общественность потрясла новость о русском языке. Сообщалось, что из русского алфавита будут изъяты ё, ы и ещё шесть согласных. «От начала до конца это была утка. Но показательно то, что далеко не все пользователи интернета увидели, что это фейк. Были вполне ожидаемые комментарии: ”они совсем обалдели, что они там творят!”», – с такого показательного примера начал свою лекцию Владимир Пахомов.
Удивительно, но даже среди филологов были люди, которые спрашивали с надеждой: но ведь это же неправда? Хотя специалистам, конечно, известно, что дискуссия об исчезновении даже одной буквы, – это дискуссия, которая охватывает тома лингвистических изданий, напомнил Владимир Пахомов. Реформа 1917-1918 годов, которая устранила три буквы русского алфавита и ограничила права употребления твёрдого знака, даже спустя сто лет вызывает ожесточённые споры. А тут якобы убираются сразу целых восемь букв.
Но если откровенные фейки о русском языке пока ещё редкость, то искажений, вольных или невольных, вполне правдивой информации встречается в СМИ немало. Например, в 2017 году один из депутатов Госдумы высказал предложение, что было бы неплохо вернуть в программу по русскому языку речевой этикет, который использовали до революции 1917 года. К примеру, тогда слова «мама» и «папа» писались с большой буквы. В итоге в СМИ появились следующие заголовки: «Госдума внесла предложения о введении революционных правил русского языка», «Царскую грамоту предложили вернуть в российские школы» и даже: «В школу возвращается царская грамота». «В результате читатель видит это и думает, что люди занимаются непонятно чем и предлагают какую-то ерунду», – посетовал лингвист.
Показателен и пример со словом «сосули», которое с завидным постоянством всплывает в российском информационном пространстве с наступлением зимы. Причём каждый раз журналисты обращаются за консультацией к филологам, а те честно объясняют, что такое слово в русском языке есть, хотя и не очень привычное, потому что уже устаревшее. Оно есть и в словаре Даля, и в словарях XX века. Но в последний раз, когда это слово опять оказалось на слуху, читатели увидели такой заголовок: «Сенсация: лингвисты Петербурга узаконили слово “сосуля”».
«Читатель, не знающий, что это устаревшее слово, может сделать вывод, что это какое-то нововведение. Но в подавляющем большинстве случаев ничего за этим не стоит, кроме информационной шумихи», – успокаивает Владимир Пахомов
Зачастую изменение частных норм подаётся как изменение всего языка. Например, ударение на втором слоге в слове включит когда-то было единственно правильным вариантом. Сейчас допустимо ударение на первом слоге. Но изменения с данным конкретным словом не означают, что правила теперь рухнули, никаких норм нет и что мы теперь можем говорить как угодно. «Нет, не можем. Мы по-прежнему не можем говорить звонит с ударением на первом слоге. Такой вариант по-прежнему не допускается», – подчёркивает главред «Грамоты.ру».
БиблиОтека, фОльга и ракУрс
Ни один разговор о русском языке в последние несколько лет не обходится без слов кофе и договор после истории 2009 года. Тогда в СМИ тоже много писали,будто бы произошла какая-то реформа языка и теперь кофе стал среднего рода. На самом деле слово кофе может употребляться в среднем роде уже очень давно, поясняет Владимир Пахомов. В «Толковом словаре русского языка» под редакцией Дмитрия Ушакова 1935 года указывается, что слово кофе – несклоняемое существительное мужского рода, а в разговорной речи – среднего. Так же и в современных словарях.
«Из новостей часто можно сделать вывод, что нормы языка устанавливаются какими-то постановлениями правительства или указами Министерства просвещения. Хотя на самом деле нормы языка – это то, что само формируется в русском языке и закрепляется в лингвистических изданиях», – объясняет лингвист.
У такого рода заблуждений несколько причин. И главная – большинство обычных читателей просто не имеют представления о том, что русский язык менялся всегда. «В любом живом языке нет ничего установленного раз и навсегда. Меняется значение слов и их звучание. Меняется правописание, ударение. И таких примеров тысячи. Многое из того, к чему мы с вами привыкли и считаем единственно возможным вариантом, когда-то считалось ошибочным», – говорит Владимир Пахомов.
Когда-то было нормой ставить ударение в слове библиотека на букву о. Это считалось эталонным дворянским вариантом. Когда-то говорили: фольга с ударением на первом слоге. Ракурс с ударением на втором. А в начале 20-го века было правильно произносить слово лыжня с ударением на первом слоге.
Пятёрка в школе и пятёрка на Тотальном диктанте – это не одно и то же
Ещё в обществе очень распространён миф о том, что раньше была какая-то идеальная грамотность и никаких споров о языке не было. А потом грамотность якобы начала катастрофически падать, в русский язык вошло огромное количество иностранных слов, жаргонов.
Как говорит Владимир Пахомов, многие убеждены, что язык стал меняться только в наши дни и только в худшую сторону. А некоторые даже готовы предположить, что язык портят сознательно. Кажется, что язык, достигнув пика своего развития в советское время, застыл в идеальном состоянии, а неграмотные люди пытаются его загрязнить и испортить.
Но тут же опять возникает вопрос: а что считать ошибкой? Когда-то вариант дружит (ударение на первом слоге) и вариант слова поезда считались грубой ошибкой. Требовалось говорить поезды и ставить ударение на втором слоге в слове дружит. Но эта норма изменилась довольно давно, мы об этом не знаем и воспринимаем нынешнее правило как данность.
«Люди не понимают, что за пределами школьного курса русского языка остаются огромные пласты информации о языке, о его истории. Распространено мнение, что пятёрка в школе по русскому означает знание всех правил. И когда такой человек видит, что что-то не соответствует тому, чему его учили, он делает вывод, что это изменилось в худшую сторону», – объясняет Пахомов.
По его словам, организаторам и членам жюри Тотального диктанта часто приходится сталкиваться с этой проблемой – когда люди получают двойку и со слезами на глазах говорят: как же так, у меня же в школе была пятёрка. Но в этом нет ничего странного, потому что в школе изучаются адаптированные тексты, а Тотальный диктант – это текст, написанный современным, живым русским языком.
«То, что мы считали искажениями и нарушениями в русском языке, на самом деле существует давно, просто в школе нам об этом не говорили», – говорит главный редактор «Грамоты.ру».
За 18 лет работы справочная служба «Грамоты.ру» ответила почти на 300 тысяч вопросов. И по этим вопросам тоже можно судить, что волнует говорящих и пишущих носителей языка. Самая большая группа – вопросы о том, как правильно. На втором месте – группа вопросов об истории языка и отдельных слов. Например, такие: связаны ли слова баран и баранки. Или вот ещё: подушка – это то, что кладут под ушко, или тут другая история? Оказывается, к уху происхождение слова подушка не имеет никакого отношения. На самом деле в этимологическом словаре это слово восходит к корню дух. То есть это что-то надутое и ушко тут не причём. Баранки – от глагола обварить, в котором пропал звук в. Как и в слове облако, которое от слова обволакивать.
«И такое в русском языке бывает очень часто. Похожие слова не имеют ничего общего, а те, которые, казалось бы, никак не связан друг с другом, оказываются дальними родственниками», – привёл примеры Владимир Пахомов. Например, слова начало и конец, оказывается, исторически восходят к одному и тому же корню. Как и такие вроде бы разные слова, как бык и пчела.
Спорили, спорят и будут спорить
Всех тех, кому не нравятся процессы, происходящие в современном нам русском языке, можно утешить: так было всегда. Люди всегда спорили о языке и жаловались, что современный им язык стал хуже, чем раньше. В своей книге «Живой как жизнь. О русском языке» Корней Чуковский писал: «самые спокойные люди вдруг начинают выходить из себя, чуть речь зайдёт о том, не портится ли современный русский язык». И упоминал о «неистовых чувствах», которыми так часто бывают окрашены все наши разговоры о родном языке. «Будто о сегодняшнем дне написано, а это 60-е годы», – отмечает Пахомов.
И то, что мы наблюдаем сегодня, – это лишь небольшой отрезок глобального процесса, который начался до нас и будет идти после. Например, уже много десятилетий в языке наблюдается интересный процесс: в личных формах у глаголов ударение переходит с окончаний на корень. Когда-то говорили: курит, дарит, ценит, платит с ударением на последний слог. Этот переход произошёл до нас, и мы о нём не знаем. А есть слова, в которых этот переход происходит прямо сейчас. Уже упоминавшиеся глаголы включить и звонить идут по тому же самому пути. Пока переход ударения в слове звонить не принимается грамотными образованными людьми и поэтому не попадает в словари как допустимый вариант. Но вполне возможно, что через 10-20-30 лет этот вариант также станет нормой. Неизменным останется только одно – никогда люди не перестанут спорить и рассуждать о русском языке.
Русский язык живое существо
Валерий Ефремов – доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка филологического факультета Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена (Санкт-Петербург). Автор более 150 научных трудов в области культуры речи, риторики, когнитивной и гендерной и лингвистики, соавтор и редактор учебников для вузов и колледжей. Соведущий культурно-просветительской радиопрограммы «Как это по-русски?» («Радио России»), ведущий и консультант телепередачи «Слово за слово».
ВЛАДИМИР НОВИКОВ. СЛОВАРЬ МОДНЫХ СЛОВ: ЯЗЫКОВАЯ КАРТИНА СОВРЕМЕННОСТИ. – М.: СЛОВАРИ XXI ВЕКА, 2016.
Словарь Владимира Новикова – книга уникальная и несказанно интересная. Будучи писателем, профессором, литературоведом и критиком, Новиков успевает писать о том, о чем писать, пожалуй, сложнее всего, – о текущих изменениях родного языка, большая часть которых происходит подспудно, почти без осознания самими говорящими, без рефлексии над ними со стороны даже весьма образованных людей.
Нам уже приходилось писать о том, что словарь Новикова принадлежит к редкому жанру отечественной словесности – лингвистической публицистике («Октябрь», 2014, № 1), главным отличием которой от множества сходных текстов, посвященных языку и культуре речи, становится пристальное внимание не к языку вообще или каким-то обстоятельствам его бытования, а к социально обусловленным изменениям в языковой системе, к тем мелочам, за которыми может скрываться нечто принципиально новое, возникающее прямо сейчас (ср. наличие в данной книге таких словарных статей, как «Няшка», «Селфи», «Фейк»), к той языковой моде, которая отражает трансформации жизни и общества.
Сама словарная форма, так удачно выбранная Новиковым для рассуждений о современном языке, позволяет периодически совершенствовать книгу, привносить новое и уточнять старое по мере необходимости и републикаций. Именно благодаря выбранной форме текст словаря, впервые увидевший свет в 2005 году и переживший уже несколько весьма и весьма дополненных переизданий, становится максимально открытым для изменений, обусловленных волей автора или трансформациями языковой действительности. Вот как описывает творческий процесс сам писатель: «Постепенно составляется книга, которая растет и обновляется от издания к изданию. На переплете под названием имеется подзаголовок – “Языковая картина современности”. Рисовать картину предстоит еще долго, пока живы автор и его великий соавтор, его “натурщик” – русский язык» (В. Новиков « Пиратить русских неэтично »).
Одно из самых главных, на наш взгляд, достоинств данной книги – это взвешенная оценка описываемых языковых явлений: «“Модное” – не всегда “хорошее”, но и не всегда “плохое”. Культурный человек, носитель интеллигентной речи, не гоняется за речевой модой, а интересуется ею, присматривается к словам-новинкам» (из авторского предисловия). В отличие от многих современников, которые любят порассуждать о гибели русского языка, о его чудовищной порче и едва ли не о самоистреблении, Новиков выдерживает спартански спокойный тон в отношении даже тех явлений, которые клеймятся практически всеми: «Произнося слово «няшка», говорящий словно облизывается, испытывая умиление или прилив аппетита. Некоторые считают, что всякие “няшки” – некое “искажение языка”. А я полагаю, что язык сам таким способом играет, дурачится, пробует новые возможности. А потом сам же о них забывает, бросает свои старые игрушки» («Няшка»).
От издания к изданию в книге усиливается словарная составляющая: как истинный филолог и автор уникального словаря, Новиков регулярно обращается к отечественной лексикографической традиции. И охват, и тонкое вплетение предшествующих источников в ход собственных рассуждений вызывают неподдельное восхищение читателя: здесь и сопоставительный анализ современных орфоэпических словарей, дающих, как это ни парадоксально, прямо противоположные рекомендации («Жюри»), и апелляция к старинному, гимназическому древнегреческо-русскому словарю А. Вейсмана («Кризис»), и многократное обращение к одному из лучших и авторитетных словарей иностранных слов – «Толковому словарю иноязычных слов» Л.П. Крысина («Национализм» и др.), и ссылки на словарь В.И. Даля («Советский»), и гомеопатическое цитирование словаря советского русского языка под ред. Д.Н. Ушакова, и классический толковый словарь С.И. Ожегова, и относительно новый словарь Т.Ф. Ефремовой. Для убедительности и доказательности рассуждений автору пригодился даже орфографический словарь («Вип», «Гнобить», «Социалка»)!
Особая притягательность книги создается тем, что можно назвать широким историко-культурно-филологическим контекстом: Новиков с легкостью необычайной и дивным гуманитарным тактом смешивает в своих статьях множество имен и произведений писателей (Шекспир, Лермонтов, Гоголь, Достоевский, Толстой, Платонов, Зощенко, Набоков, Хемингуэй, Солженицын, Искандер, Маканин, Радзинский, Водолазкин и мн. др.), филологов (Бахтин, Тынянов, Шкловский, Лихачев и др.), философов (Аристотель, Розанов, Бердяев), композиторов (Мусоргский, Губайдулина, Пахмутова, Ллойд-Уэббер, Бабаджанян), кинорежиссеров (от Асановой и Тодоровского до Тарантино и сиблингов Вачовски). В словаре упоминаются художники Кандинский, Пикассо, Дали; музыкальное творчество Галича, Окуджавы, Гребенщикова, Цоя и даже С. Шнурова.
И, конечно, огромное место в аргументации и иллюстрациях автора занимает русская поэзия XIX – XXI вв.: Пушкин, Некрасов, Блок, Саша Черный, Пастернак, Твардовский, Рубинштейн, Кибиров, Айги, Полозкова и многие-многие другие, чьи стихотворные строки звучат со страниц книги. Таким образом, словарь модных слов становится зеркалом не только «языковой картины современности», но и общей картиной того, что является культурным багажом образованного современника, и даже того, что происходит в общественной жизни современной России.
Кстати, весьма полезным издательским решением следует признать размещенный в конце книги «Указатель имен», который позволяет найти отсылку к тому или иному писателю, поэту, политику, общественному деятелю, ученому или поп-звезде.
Еще раз подчеркнем, что словарь Новикова – это живой, растущий вслед за языком организм, который меняется, однако, не только содержательно, но и внешне. В отличие от предыдущих изданий книга, изначально задуманная по форме как словарь, все больше вбирает в себя черты других жанров, прежде всего публицистических: так, статья словаря теперь внешне напоминает журналистский текст (журналистское расследование? журналистское описание лингвистического детектива?): каждому портрету слова предпослан графически выделенный лид (первый абзац статьи, содержащий завязку повествования), в каждом очерке есть врезки наподобие тех, которые можно увидеть в качественной или глянцевой журналистике и которые формально призваны выделить наиболее яркую или парадоксальную мысль автора, посвященную описываемому слову (хотя в некоторых случаях, к сожалению, эти выделения и неочевидны). Так, дорогого стоят такие авторские наблюдения, касающиеся уже не только языка, но и окружающей реальности:
« Main – значит “главный”, а главным развлекательное чтиво для России никогда не станет» («Мейнстрим»);
«Современные СМИ писателей за ньюсмейкеров не держат» («Ньюсмейкер»);
«Всякий труд достоин уважения, а иностранное слово прибавляет солидности: “промоутер” звучит гораздо лучше, чем, скажем, “зазывала”» («Промоутер»);
«Раскрутка – основной метод коммерческого тоталитаризма» («Раскрутка»);
«Все более “фейковой” становится и офлайновая реальность. Особенно страдают от подделок культура и наука» («Фейк»).
С одной стороны, такой редакторско-издательский ход (приближение словарной статьи к журнальному облику), по-видимому, призван привлечь внимание читателя, поставить его в более привычные условия чтения: не секрет, что огромное количество современников все чаще воспринимают мир через страницы печатных изданий (в лучшем случае) или ленту новостей той или иной социальной сети (в обычном случае). Журналистские лид и врезка позволяют читателю определиться как минимум с ответом на вопрос о том, чему посвящен данный текст. С другой стороны, такого рода игра с читателем, как кажется, вступает в некоторый диссонанс с заявленным подзаголовком всей издательской серии, в которой книга опубликована, – «Словари для интеллектуальных гурманов» (оставим за скобками странноватый характер гастрономической метафоры интеллектуальные гурманы). Получается, что либо гурманы слишком привыкли воспринимать серьезную информацию со страниц журналов, либо их интеллектуальность связана едва ли не исключительно с постмодернистскими играми во вся и всё.
Одновременно сама жанровая контаминация (то ли журналистский очерк, то ли эссе колумниста, то ли мысли вслух, то ли серьезная статья), присущая как данной книге, так и лингвистической публицистике в целом, – это также знаковая характеристика новейшей словесности: ср. описание авторского отношения к тексту: «Это открытая литературно-публицистическая книга, которая пишется индивидуальным автором и отражает его позицию по самым разным вопросам».
Сквозь умный, интеллигентный, близкий к идеалу научно-популярный стиль изложения всегда проступает авторская оценка того или иного языкового явления – пусть и не категоричная, но всегда четко артикулированная. Так, в небольшой статье, посвященной такому важному и не всегда оцениваемому по заслугам культурному явлению, как «лайк», находим: «Одни пользователи интернета понимают этот знак буквально и помечают им только то, что они одобряют, с чем полностью согласны. Для других же “лайк” означает: “прочитал”, “ознакомился”, “принял к сведению”. Лично мне ближе вторая позиция: ценю читателей, а не комплименты» («Лайк»).
Подкупает и не может не вызывать уважения и присущая настоящему русскому интеллигенту гражданская позиция автора, также многократно представленная в авторском словаре (на то он, в конце концов, и авторский!): «”Неадекватен” – экзистенциальная категория, имеющая отношение к самым разным социальным слоям. Это противоречие между ролью и сущностью.
Неадекватен государственный муж, бодро принимающий новую высокую должность, с которой он заведомо не справится. Неадекватны вновь собираемые “общественные советы”. Это такое дежавю – мы наперед знаем, что ничего дельного они не присоветуют. Неадекватен, увы, и наш брат либеральный интеллигент, лишенный реальной почвы под ногами и не очень способный к серьезной самоорганизации» («Неадекватный»).
Одна из основных задач словаря Новикова – это, вне всяких сомнений, направить читателя на путь истинный в вопросах, касающихся культуры речи («В книге даются необходимые справочные сведения о происхождении слов, особенностях их правильного употребления и произношения»). В большинстве случаев рекомендации доктора филологических наук, профессора, писателя безупречны и исключительно верны, например:
« Не стоит говорить: “У меня достаточно мало денег”, – собеседник не поймет: мало или все-таки достаточно? » («Достаточно»);
« Что же касается профессоров-филологов, то они по поводу конструкции “имеет место быть” довольно единодушно утверждают: здесь имеет место закрепившаяся в устной и письменной речи ошибка, повторять которую не рекомендуется » («Имеет место быть»);
«Все-таки по-русски слова “карьерист” и “приспособленец” – почти синонимы» («Карьера»);
«Слишком широкое внедрение в разговорную речь специальной лексики – непродуктивно. Тяжеловесное слово-громадину с приставкой “контр-“ оставим главам государств и министрам иностранных дел» («Контрпродуктивный»);
« По большому счету, слово “сексуальный”, на мой взгляд, приемлемо только в абстрактном значении “относящийся к половой жизни” (“сексуальное воспитание”, “сексуальная ориентация”). А для характеристики физически привлекательных женщин и мужчин в русском языке имеется множество других эпитетов » («Сексуальный»).
Однако в некоторых случаях с точки зрения классической русской риторической и культурно-речевой традиции рекомендации автора предстают все же слишком либеральными и добродушными. Так, утверждение о том, что слово альтернатива может обозначать выбор не только между двумя, но и несколькими вариантами, в корне ошибочно. Автор правильно замечает, что «Это латинское слово никак не связано с числом “два” (в отличие от греческой “дилеммы”), оно восходит к прилагательному alter – другой». Но дело в том, что латинское alter означает не просто «другой», но «другой из двух», а для обозначения просто другого (любого из многих) использовалось местоимение – alius (аналогичная разница существует во многих языках, см., например: англ. other – another, старослав. другой – иной и т. д.). К этому же корню восходит и известное сочетание alter ego ( дословно в переводе с лат. « другой я; второе я»), которое в современных европейских языках обозначает реальную или придуманную альтернативную личность человека, однако восходит к вполне конкретному европейскому юридическому термину, называвшему «то лицо, которое кем-нибудь другим, напр., регентом, уполномочено действовать вполне от его имени» (Брокгауз, Ефрон). Разумеется, что и в этом случае не могло быть нескольких других наместников: слово alter означало «другой, второй из двух», следовательно, и последний.
Однако такого рода мелкое замечание свидетельствует лишь о том, что автор – живо и нешаблонно мыслящий, тонко чувствующий и одаренный человек, который готов принять неизбежные изменения в языке, несмотря на то, что многим ригористам они не нравятся априори.
Резюмируя, можно сказать, что замечательная книга Новикова «Словарь модных слов: Языковая картина современности» написана не только для интеллектуальных гурманов, но и для любого интеллигентного человека, человека думающего и удивляющегося.