Унификации языка московского государства способствовало

Приказной язык московского государства

Министерство образования Республики Беларусь

Белорусский государственный педагогический университет им. М.Танка

Приказной язык московского государства.

Выполнила студентка 4 курса

факультета русской филологии

Петрова Рената Леонидовна

Трутько Виктория Вячеславовна

В Московской Руси сложилось типичное для средневековья, для эпохи до формирования нации «двуязычие», господство в письменности церковного, «куль-тового», далекого от живой речи языка. На Руси не было еще в то время условий для создания литератур-ного языка, который обслуживал бы нужды литературы, науки и имел бы народно-разговорную основу: эти функции выполнял церковно-книжный, культовый язык. Русская нация в этот период еще не сложилась.

Другая особенность развития русского литературного языка в это время связана со своеобразием русского исторического процесса, а именно с тем фактом, что еще в недрах фео-дализма, до образования нации и «национальных связей в собственном смысле слова» в России сформировалось сильное централизованное государство. И хотя процесс образования централизованного государства завершился только во второй половине XVI в., при Иване Грозном, «первые кирпичи величественного здания русского цент-рализованного государства заложили еще отец и дед Ивана Грозного, великие князья московские и «государи всея Руси» Василий III и Иван III, а своими истоками объединение Руси уходит еще к более далеким време-нам, ко временам Дмитрия Донского и даже Ивана Даниловича Калиты, когда начала возвышаться Москва, впоследствии объединившая все русские земли».

Деловой язык Московской Руси основан на живой речи, на живом московском говоре. Московские грамоты и другие памятники деловой письменности фиксируют появление в языке складывающейся в тот период вели-корусской народности новых слов, не известных языку более ранних эпох. Так, исследователи приводят слова крестьянин (ср. более раннее смерд, сохранившееся в рассматриваемый период в новгородских грамотах), пашня, платье, кружево, камка, ожерелье, атлас, бархат, мельник, лавка, деревня, изба, алтын, деньга (но не раннее куна), стрелок, блюдце, бадья, бугай, пуговицы и др.; среди этих слов есть и тюркизмы, проникшие в живую речь русских людей (например, алтын, деньга).

Отчетливо обнаруживается близость делового языка к народно-разговорной речи в грамматике. Анализ па-мятников этого рода рисует выразительную картину развития грамматической системы русского языка. Так, в приказном языке воплощена новая, складывающаяся в этот период в народном языке система склонения су-ществительных, что отражено в фактах унификации разных старых типов склонения, в выдвижении рода как основы для новой группировки существительных, в отсутствии категории двойственного числа, отсутствии особой звательной формы, в росте форм родительного и местного падежей на -у («много прохладу», «на бере-гу») и др.

Широкое употребление в приказном языке старых форм дательного, творительного и мест-ного падежей множественного числа на ом, ы, ?х (ех) наряду с новыми на ам, ами, ах, не противоречит этому положению, если при-знать, что эти старые формы существовали в то время еще и в живом языке; если же считать это предположе-ние ошибочным, то старые падежные формы на ом, ы, ?х придется отнести за счет влияния книжного языка и старых традиций на приказный язык.

В синтаксисе приказного языка отмечают такие свойственные и ранее для киевского периода черты живого языка, как господство старых народно-разговор-ных так называемых паратактических форм связи, где различные смысловые отношения между предложениями выражены простым присоединением их друг к другу с помощью союзов и, а, иногда с указательными место-имениями и повторением определяемого слова, частые повторения предлогов (например, «у игумена у Саввы», «из их села из Федоровского», «в мою отчину в Яро-славль», «за мерин за гнедой» и т. д.), именительный прямого объекта при инфинитиве (типа «отсечь рука», «дать полтина» и под.) и ряд других явлений.

Книжные элементы, однако, могли проникать в дело-вую письменность и вне этих трафаретов; так, книжные слова употреблялись при необходимости выразить такие понятия, для которых не было вполне адекватных средств выражения в бытовой речи.

Говоря о книжном влиянии в приказном языке, сле-дует учитывать еще его неравномерность в разных жан-рах деловой письменности. Так, духовные грамоты под-вержены этому влиянию в большей степени, чем другие типы грамот; частные акты ближе к живой речи, чем официально-государственные (например, дипломатиче-ские); вообще же грамоты менее нормализованы, чем крупные документы типа судебников, и тем более, чем печатная деловая письменность, например Уложение Алексея Михайловича 1649 г. Напечатанная книга, ра-зумеется, имела больший общественный вес, чем книга рукописная. Уже самый факт появления печатной книги не на церковнославянском языке должен был способ-ствовать влиянию и авторитету московского приказного языка как языка общегосударственного. Генрих Лудольф, несколько преувеличивая, утверждает, что Уло-жение 1649 г.— это единственная книга, которая напе-чатана «на простом наречии», добавляя, впрочем, что и в ней «некоторые конструкции следуют славянской грам-матике, а не обычной разговорной речи».

Признаки влияния языка деловой письменности на другие области литературы обнаруживаются довольно рано.

В связи с этим часто говорят, что в это время происходит расширение функций приказного язы-ка, употребление его за пределами деловой сферы. Может быть, точней было бы сказать, что с XVI в. идет процесс расширения прав живой речи в письменном языке.

Подобные документы

Исследование системы норм литературного русского языка. Обзор морфологических, синтаксических и стилистических признаков официально-деловой речи. Анализ особенностей дипломатического, законодательного и административно-канцелярского стилей деловой речи.

реферат [34,6 K], добавлен 22.06.2012

Источник

Реферат: Приказной язык московского государства

Министерство образования Республики Беларусь

Белорусский государственный педагогический университет им. М.Танка

Приказной язык московского государства.

Выполниластудентка 4 курса

факультета русской филологии

Петрова Рената Леонидовна

Трутько Виктория Вячеславовна

В Московской Руси сложилось типичное для средневековья, для эпохи до формирования нации «двуязычие», господство в письменности церковного, «куль­тового», далекого от живой речи языка. На Руси не было еще в то время условий для создания литератур­ного языка, который обслуживал бы нужды литературы, науки и имел бы народно-разговорную основу: эти функции выполнял церковно-книжный, культовый язык. Русская нация в этот период еще не сложилась.

Другая особенность развития русского литературного языка в это время связана со своеобразием русского исторического процесса, а именно с тем фактом, что еще в недрах фео­дализма, до образования нации и «национальных связей в собственном смысле слова» в России сформировалось сильное централизованное государство. И хотя процесс образования централизованного государства завершился только во второй половине XVI в., при Иване Грозном, «первые кирпичи величественного здания русского цент­рализованного государства заложили еще отец и дед Ивана Грозного, великие князья московские и «государи всея Руси» Василий III и Иван III, а своими истоками объединение Руси уходит еще к более далеким време­нам, ко временам Дмитрия Донского и даже Ивана Даниловича Калиты, когда начала возвышаться Москва, впоследствии объединившая все русские земли».

Отчетливо обнаруживается близость делового языка к народно-разговорной речи в грамматике. Анализ па­мятников этого рода рисует выразительную картину развития грамматической системы русского языка. Так, в приказном языке воплощена новая, складывающаяся в этот период в народном языке система склонения су­ществительных, что отражено в фактах унификации разных старых типов склонения, в выдвижении рода как основы для новой группировки существительных, в отсутствии категории двойственного числа, отсутствии особой звательной формы, в росте форм родительного и местного падежей на -у («много прохладу», «на бере­гу») и др.

В синтаксисе приказного языка отмечают такие свойственные и ранее для киевского периода черты живого языка, как господство старых народно-разговор­ных так называемых паратактических форм связи, где различные смысловые отношения между предложениями выражены простым присоединением их друг к другу с помощью союзов и, а , иногда с указательными место­имениями и повторением определяемого слова, частые повторения предлогов (например, «у игумена у Саввы», «из их села из Федоровского», «в мою отчину в Яро­славль», «за мерин за гнедой» и т. д.), именительный прямого объекта при инфинитиве (типа «отсечь рука», «дать полтина» и под.) и ряд других явлений.

В то же время, однако, приказный язык — это не про­стое «зеркальное» отражение бытовой речи, это язык, подвергшийся определенной литера­турной обработке и нормализации. Этот факт нашел выражение уже в орфографии памятников деловой письменности. Известно, что бытовое произношение вообще заметно отразилось в орфографии письменных памят­ников этого периода; к такого рода «фонетическим» на­писаниям можно отнести, например, многочисленные случаи отражения ассимиляции и диссимиляции соглас­ных типа слатко, зделать, здесь (вместо этимологически правильного с перед д), хто, написание во и ва вме­сто го в родительном падеже прилагательных и место­имений и др.; при этом надо заметить, что такого рода отклонения от старых, «этимологических» написаний встречаются не только в деловой письменности, но, хотя реже, и в произведениях книжной литературы, отражая некоторую орфографическую пестроту письменного язы­ка того времени вообще. Однако для большинства кате­горий такое нарушение традиционных орфографических норм вовсе не является сознательно и последовательно проведенной линией, как это имеет место в области форм; в отдельных случаях наблюдается определенное ограничение в отражении особенностей произношения; например, замена с через з перед звонкими соглас­ными вполне обычна в приставках и предлоге с , но озвончение согласных в корнях на письме отражается сравнительно редко и непоследовательно, переход груп­пы кт в хт часто в слове хто (кто), причем далеко не во всех деловых памятниках, но редко в других слу­чаях и т. д. Ряд особенностей живой московской речи в орфографии приказной письменности отражается сла­бо и случайно. К этого рода явлениям можно отнести и такую яркую черту, как аканье, занесенное в Москву выходцами с юга и закрепившееся в XVI—XVII вв. в московском говоре. Разумеется, написания, свидетель­ствующие об аканье, встречаются нередко в различных памятниках делового письма (по этим написаниям мы и узнаем о наличии такого произношения в Москве этого времени), но они являются лишь следствием невольного отклонения от традиционной «окающей» орфографии, ошибками писца. Это особенно ясно применительно к печатным произведениям деловой письменности; так, в Уложении 1649 г. аканье и яканье отразились в мини­мальной степени. Возможно, что закреплению аканья в орфографии препятствовала традиция окающего цер­ковного чтения. Как бы то ни было, орфография приказ­ных документов, как рукописных, так и в особенности печатных, не разрушает традиционную, сформировав­шуюся в церковно-книжной литературе орфографию, хотя и отличается кое в чем от нее. Можно указать и другие элементы «московского просторечия» XV— XVII вв., не закрепившиеся в приказной речи, хотя в целом она основана на этом просторечии. «Раз­говорная речь московского люда с середины XVII века,— замечает П. Я.Черных,— характеризовалась целым ря­дом особенностей, отличавших ее не только от книжного церковнославянского языка, но даже от языка москов­ских приказов. сложившегося на базе этого москов­ского просторечия».

Таким образом, в приказной речи тоже происходит отбор языковых средств из живой речи, обусловленный наличием связей этой разновидно­сти письменного языка с определенными литературными традициями. Эти традиции проявляются не только в ор­фографии, но и в самом языке деловых памятников. К этим книжным традициям надо отнести, в частности, некоторые трафаретные выражения — чаще всего это зачины или концовки, закрепляющиеся за различными типами грамот; например, в завещаниях (так называе­мых «духовных грамотах») обычно употреблялись такие книжные выражения, как «при своем животе, целым сво­им умом» (живот здесь — в значении «жизнь», что было свойственно старославянскому языку), «во имя отца, сына и святаго духа» и т. д.; во многих грамотах нахо­дим приписку «дана в граде» (с указанием города, где заключен документ), а не «городе», перед перечислением свидетелей, «послухов», присутствовавших при заключе­нии грамоты, часто писали «а на то послуси» — с архаи­ческой формой именительного множественного, которая вообще чужда деловому языку в свободном, не связан­ном с трафаретом употреблении. Уже отмечалось, что аористы в этот период — признак книжного языка, чуж­дый деловой речи, но в некоторых зачинах, в которых определяется характер грамоты, ее назначение, могли употребляться и аористы, например: се купи — для купчих, се заложи — для закладных, се разделишася — для документов, закрепляющих раздел имущества между наследниками и т. д.; в судных грамотах встречается слово господин в звательной форме —как традиционное обращение к судье (господине) ; в официальных актах встречаем брате — обращение к другому князю или ино­странному королю; к этим трафаретам надо отнести еще се аз, которое часто, впрочем, заменяется се яз — с рус­ской огласовкой местоимения (если признать, что яз было живым словом русского языка в XVI—XVII вв.), всеа Руси — при титуле великого князя и др.

Книжные элементы, однако, могли проникать в дело­вую письменность и вне этих трафаретов; так, книжные слова употреблялись при необходимости выразить такие понятия, для которых не было вполне адекватных средств выражения в бытовой речи.

Определенную литературную обработку материала живой речи отражает синтаксис делового языка. Исследователями древнерусского синтак­сиса сделаны очень интересные наблюдения над выра­боткой в деловых памятниках московской эпохи различ­ных способов подчинительной связи. Отмечено, что хотя здесь живут еще паратактические формы связи, однако формируются и различные типы подчинительных кон­струкций. Средства такой связи — союзы, используемые для этой цели, берутся часто из живой речи, но сама схема таких конструкций нередко сложней и логически стройней, чем это было принято в разговорном языке; здесь отражены и оригинальные приемы, вырабатывае­мые в приказной письменности, а отчасти видны и следы книжных традиций. Приказные документы пользуются нередко и церковнославянскими или новыми книжными союзами в подчинительных конструкциях (например, понеже, дабы, поелику), эти союзы могли оказаться в приказной речи весьма устойчивыми и сохраниться в канцелярском языке и более поздней поры, став одной из примет «канцелярского слога».

Говоря о книжном влиянии в приказном языке, сле­дует учитывать еще его неравномерность в разных жан­рах деловой письменности. Так, духовные грамоты под­вержены этому влиянию в большей степени, чем другие типы грамот; частные акты ближе к живой речи, чем официально-государственные (например, дипломатиче­ские); вообще же грамоты менее нормализованы, чем крупные документы типа судебников, и тем более, чем печатная деловая письменность, например Уложение Алексея Михайловича 1649 г. Напечатанная книга, ра­зумеется, имела больший общественный вес, чем книга рукописная. Уже самый факт появления печатной книги не на церковнославянском языке должен был способ­ствовать влиянию и авторитету московского приказного языка как языка общегосударственного. Генрих Лудольф, несколько преувеличивая, утверждает, что Уло­жение 1649 г.— это единственная книга, которая напе­чатана «на простом наречии», добавляя, впрочем, что и в ней «некоторые конструкции следуют славянской грам­матике, а не обычной разговорной речи».

Наконец, характеристика приказного языка будет не­полной, если не упомянуть о богатейшей юридической, государственной терминологии, которая не только отра­жалась, но в значительной мере вырабатывалась в дело­вой письменности Москвы — названия разного рода ак­тов и документов, наименования официальных лиц, на­звания штрафов и повинностей и т. д.

Таким образом, кроме книжного литературного, цер­ковнославянского в своей основе, языка, Московская Русь знала и другой тип письменного языка — язык де­ловой, приказный. Будучи основанным па живой, народ­но-разговорной речи Москвы XIV—XVII вв., отражая в той или иной степени особенности развития москов­ского говора, приказный язык не был в то же время механическим слепком живой речи; он представлял со­бой определенный тип литературного языка, и, как всякий литературный язык, он вырабатывал свои особенности, свои нормы, обусловленные характером письменных жанров, в которых он функционировал, и не всегда совпадавшие с бытовой речевой практикой.

Признаки влияния языка деловой письменности на другие области литературы обнаруживаются довольно рано.

Дело в том, что система русского литературного языка московской эпо­хи, главной чертой которой является противопоставление двух типов письменного языка — книжно-литературного в публицистике, науке, повествовательно-исторической литературе и приказного в государственно-официальной, сфере — эта система отражает лишь основные, ве­дущие линии развития литературного языка этого вре­мени, но в нее не укладываются все факты литературной жизни Московского государства, которая оказывается сложней и многогранней, чем эта схема. Уже в XV в., а более широко в XVI — XVII вв., появляются такие литературные произведения, которые, не принадлежа по. своему жанру к собственно деловой литературе, тем не менее тяготеют к народно-разговорному языку и приказ­ной речи и очень далеки от традиций церковнославян­ской литературы как собственно по языку, так и по сло­гу. К произведениям этого рода относят «Хожение за три моря» Афанасия Никитина (XV в.), отчасти «Домострой» — свод наставлений, касающихся норм поведе­ния, правил воспитания, а также организации домаш­него хозяйства («Домострой» возник в Новгороде, но, был отредактирован и упорядочен в Москве попом Силь­вестром, дополнившим его особой главой), публицисти­ческие произведения и челобитные Ивана Пересветова (XVI в.), повести об азовском осадном сидении и взятии Азова (XVIIв.), различного рода руководства хозяйственного, лечебного и иного характера и т. д. Для се- редины XVII в. надо особо назвать Памфлет Григория Котошихина «О России в царствование Алексея Михайловича».

В связи с этим часто говорят, что в это время происходит расширение функций приказного язы­ка, употребление его за пределами деловой сферы. Может быть, точней было бы сказать, что с XVI в. идет процесс расширения прав живой речи в письменном языке.

Источник

Деловой язык Московского государства, расширение его функций

Особенности народно-литературного типа языка русской народности.

В народно-литературном типе языка второе южнославянское влияние отразилось лишь частично и главным образом в формальной стороне: в правописании, в тенденции к использованию старославянских вариантов слов и грамматических форм. Но в плане риторики, пышности, «плетения словес» народно-литературный тип языка остался вне сферы воздействия второго южнославянского влияния.

Народно-литературный тип языка претерпевает в это время ряд изменений, касающихся языка деловой переписки.

Формирование централизованного государства вокруг Москвы положило конец ранее существовавшим многочисленным изолированным удельным княжествам. Политическое и экономическое объединение прежде разрозненных русских земель неизбежно повлекло за собой развитие и обогащение разнообразных форм деловой переписки. Если в период феодальной раздробленности удельный князь, владения которого иногда не простирались далее одного населенного пункта или течения какой-либо захолустной речушки, мог ежедневно видеться со всеми своими подданными и устно передавать им необходимые распоряжения, то теперь, когда владения Московского государства стали простираться от берегов Балтики до впадения Оки в Волгу и от Северного Ледовитого океана до верховий Дона и Днепра, для управления столь обширной территорией стала необходима упорядоченная переписка. А это потребовало привлечения большого числа людей, для которых грамотность и составление деловых бумаг стали их профессией.

В первые десятилетия существования Московского княжества с обязанностями писцов продолжали справляться служители церкви – дьяконы, дьяки, их помощники – подьячие. Однако вскоре письменное дело перестало быть привилегией духовенства и писцы стали вербоваться из светских людей. Но термины, которыми их обозначали, сохранились. Словами дьяк, подьячий продолжали называть писцов великокняжеских и местных канцелярий, получивших вскоре наименование приказов. Дела в этих учреждениях вершились приказными дьяками, выработавшими особый «приказный слог», близкий к разговорной речи простого народа, но хранивший в своем составе и отдельные традиционные формулы и обороты. Быстрое экономическое и политическое развитие централизованного русского государства повлекло за собой интенсивное развитие «делового языка». «Деловой язык» обслуживал нужды все расширявшейся и усложнявшейся государственной переписки, судопроизводства, торговли, боярского и монастырского хозяйства, юридической практики. Множились виды деловых документов. Выделяются государственные документы (судебники – своды законов, царские указы, послания за рубеж правителям других стран) и частные (донесения послов, грамоты, челобитные лиц различного социального положения). Деловая письменность отражала повседневную жизнь Московского государства, фиксировала и оформляла в виде различных документов социально-экономические, политические и другие отношения. Деловой язык обслуживал все возрастающие потребности растущего русского государства. Общенародный русский язык достиг к этому времени такого развития, что мог служить основным материалом письменного языка.

Особый вид делового письма составляли грамоты. В «Судебнике 1497 г.» выделяется 10 различных видов грамот: правая грамота (документ, вручаемый стороне, выигравшей дело), холопья правая грамота (судебное решение по искам о холопстве), отпускная грамота (грамота, выдаваемая холопу при отпуске его на волю), беглая грамота (документ о возвращении по суду беглого холопа его владельцу), бессудная грамота (судебное решение, выдаваемое судьей без судебного разбирательства вследствие неявки другой стороны в суд), срочная грамота (грамота, извещавшая стороны о сроке явки в суд), отписная срочная грамота (грамота об изменении срока явки в суд), приставная грамота (грамота, предписывающая приставу произвести расследование или привести в исполнение приговор), полетная грамота (грамота, определявшая условия уплаты долга), духовная (душевная) грамота (завещание). Были известны и другие виды грамот: договорные; жалованные (о награждении кого-либо землей или другим имуществом); отводные (устанавливающие границы земельных пожалований); опасные (дающие право на беспрепятственный проезд) и др.

Развивались и такие формы как записи судебные, записи расспросные.

Наиболее полно отражено то новое, что появилось в литературном языке XIV–XVI вв., в договорных грамотах. Большей архаизацией речи (в зачинах и концовках) отличаются духовные грамоты. В договорных грамотах элементы архаично-книжного характера представлены значительно слабее.

Деловой язык Московского государства, несмотря на наличие ряда диалектов, представляет определенное единство. В.В. Виноградов писал: «Московский деловой язык вобрал в себя элементы говора Москвы и окружающих ее территорий». Деловой язык основывался на разговорном языке Москвы. По мере объединения вокруг Москвы русских княжеств, по мере укрепления и роста влияния централизованной московской власти «деловой язык» Москвы все более и более распространяется по всей территории русского государства и начинает оказывать некоторое воздействие на разговорный язык в его диалектных ответвлениях. Язык Московских приказов становится государственным языком, вытесняя особенности делового языка других областей Московского государства. Деловой язык русского государства XV– XVI вв. был в значительной мере свободен от элементов церковно-книжного старославянского языка. В «деловом языке» Московской Руси складываются устойчивые формулы (штампы), особые термины для обозначения различных видов имущества, различных видов актов, государственных повинностей и пошлин. Московские формулы и термины делового языка XIV в. вытесняют аналогичные местные формулы и термины в деловых документах областей, подчиняющихся Москве.

В Московском государстве уже в XV в. идет усиленная работа по упорядочению и канонизации норм государственно-делового приказного языка, который сложился на основе живой речи служилых людей. Деловой язык носил общегосударственный характер, был в значительной степени обработан и нормализован. Наличие мощного централизованного государства обусловило победу московской нормы делового письма над местными, областными тенденциями в письменности.

Частная переписка была менее нормирована. Частные письма лиц различного социального положения ярче других форм письменности отражают особенности московской живой речи XVI–XVII вв. с ее неупорядоченностью, пестротой фонетических и грамматических норм. Например, письма к стольнику А.И. Безобразову его родственников, управляющих вотчинами и приказчиков показывают, что их авторы не владели литературным языком своего времени, часто имели смутное представление об орфографических нормах московского государственного приказного языка.

Язык деловых документов полностью не отражает устную разговорную речь. Даже такие из них, как расспросные речи, испытали на себе непрерывное и мощное воздействие письменной орфографической традиции, ведущей свое начало еще от древнеславянской письменности X–XI вв.

Деловой язык Москвы по своей структуре мало чем отличался от делового языка Киевской Руси; он также основывался на разговорном языке, т.к. почти не имел в своем составе старославянских элементов, также отличался простотой синтаксических конструкций, также избегал метафоричности и образности, ему были свойственны лаконичность, фактическая основа. Он в начале данного периода практически не взаимодействовал с литературным языком. Но к концу XV в. такое взаимодействие стало намечаться, а в последующем значительно усилилось.

В московском деловом языке была богато представлена разнообразная терминология: государственно-административная, судебная, торговая, сельскохозяйственная.

Например, названия различного рода повинностей и пошлин (# писчая белка – «налог за перепись земель и угодий с тех лиц, кому они принадлежат»; ям – «налог за содержание яма, т.е. стана на почтовой дороге»; тамгá – «таможенная пошлина»; явленное – «пошлина, которую платили при явке товаров таможенникам»; костки – «пошлина, взимаемая с купцов при проезде их по большим дорогам»; розмет – «распределение налогов, повинностей»); административная терминология (# воевода, осадная голова – «комендант города во время осады», дьяк, подьячий, пристав, бирич – «глашатай»); названия предметов домашнего обихода (# чашки, блюдо, суды медяные и оловянные); названия домашних животных; названия одежды (# портище, кожух, пояс, шапка, бугаи собольи, кафтан); географические понятия (# село, озеро, город, волость, уезд, деревня); названия лиц и родственных отношений (# сын, жена, дчерь, княгиня, староста, ключник, оброчник, бортник); много имен собственных.

В деловом языке Московского государства была отражена различная новая терминология: # зажигальник – «поджигатель», наймит – «наемный боец на судебном поединке», волокита – «затяжка, проволочка дела», лай – «брань, ссора, словесное оскорбление», целовальник – «целовавший крест, присягавший». Постепенно в деловой письменнности, особенно в международных договорах, появляются заимствования из латинского и западноевропейских языков (# гофмистр, рыцер, доктор). Московские грамоты и другие памятники деловой письменности фиксируют появление в языке новых слов, не известных языку более ранних эпох: # крестьянин (раньше: смерд), пашня, платье, кружево, ожерелье, мельник, лавка, деревня, изба, блюдце, бадья, пуговицы. Все эти слова появляются в XV–XVI вв.

В языке деловой письменности нашли отражение следующие грамматические особенности.

I. В области морфологии:

1) окончания полных прилагательных мужского рода ед. ч., существительных мужского рода ед. ч., местоимений: # Дмитреи, русскои, которои;

3) окончание «-у» в род. пад. ед. ч. существительных мужского рода: # морозу, плоду; и в местном падеже ед. ч.: # на торгу, в пиру, в миру; окончание «-ью» в твор. пад. ед. ч.: # гнилью, плетью, зернью;

4) формы род. – вин. пад. ед. ч. личных и возвратных местоимений мене, тебе, себе переходят в меня, тебя, себя;

5) утрата звательного падежа;

6) утрата свистящих в склонении существительных с основой на заднеязычный;

7) получают широкое распространение формы имен. пад. мн. ч. существительных мужского рода с флексией «-а»: # леса, колокола, месяца, берега, рога;

8) объединение старых типов склонения существительных в систему склонения по родам;

10) единственной формой прошедшего времени глагола становится перфект;

II. Для синтаксического строя делового языка Московского государства типичными являются следующие черты:

1) еще продуктивным является повтор предлогов: # за мерин за гнедой; Се купи у Омельфы у Якимовны дочери и у ее у сына Юрья землю, из конь из своих из ездовых; у игумена у Саввы; из их села из Федоровского; в мою отчину в Ярославль;

2) по-прежнему продуктивно употребление конструкции с именительным падежом существительных женского рода на «-а» в функции дополнения при инфинитиве: # отсечь рука, дать полтина, суша вытирати, солома переменити, вотчина отдати;

3) расширяется употребление причастия прошедшего времени страдательного залога совершенного вида без связки в функции сказуемого: # фата отогнута;

4) на месте беспредложных развиваются предложные конструкции: конструкция «дательный беспредложный» заменяется конструкцией «винительный падеж с предлогом»;

5) двойственное число, процесс падения которого начался еще в XIII в., изредка еще встречается;

6) принадлежность чаще выражается притяжательными прилагательными, а не существительными в родительном падеже;

7) частое употребление безличных и инфинитивных предложений;

8) развиваются сложноподчиненные предложения; расширяется система придаточных предложений; в синтаксисе деловой речи большое место занимали условные придаточные предложения;

9) постепенно старые условные союзы аще, още выходят из употребления, придаточные регулярно начинаются словами: а будет, а, будет: # А будет кто умышлением и изменою город зажжет. А кому случится стояти… Будет кто каким умышлением…;

10) расширяется употребление такого вида связи, как нанизывание (начало каждого самостоятельного предложения с союза а, и).

Однако деловой язык – это не просто зеркальное отражение бытовой речи. Это язык, в определенной мере подвергшийся литературной обработке и нормализации. Как всякий письменный язык, деловой язык архаичен, традиционен, испытывает книжное влияние. К книжным традициям, например, надо отнести отдельные застывшие, трафаретные выражения – зачины или концовки, причем зачины и концовки в разных памятниках были различными. Например, в духовных грамотах: # при своем животе, целым своим умом, пред богом, пред князем, преступи крестное целование, во имя отца, и сына, и святого духа, с божьей помощью, общим советом и др. Или такая, например, приписка в грамотах: дана в граде. Если при заключении договора присутствовали свидетели, это отражалось в грамоте такими словами: «а на то послуси».

В деловом языке Московской Руси складывается ряд устойчивых формул (штампов). Язык подвергался искусственной архаизации под воздействием второго южнославянского влияния. Часто деловой язык следует образцам киевской эпохи и сохраняет такие уже утраченные в разговорном языке черты, как аорист, имперфект, иногда перфект со связкой, старые формы склонения, двойственное число, звательный падеж. Например, аорист: се купи…се заложи…се разделиша…; звательные формы: господине; союзы: дабы, понеже, поелику.

С традицией делового языка периода Киевской Руси связаны некоторые архаические элементы в деловых документах Москвы.

Происходит усиление книжного начала в деловых документах Московской Руси.

Московский деловой язык XV–XVI вв., вбирая в себя элементы говора Москвы и окружающей его этнографической среды, получает известную литературную обработку и нормализацию. Сложившись по преимуществу на материале юридических актов и договоров, он начинает, особенно с XVI в., употребляться значительно шире. На нем пишутся руководства по ведению хозяйства, повествовательные исторические и географические сочинения, мемуары, лечебники, поваренные книги и другие произведения. С XIV в. на Руси распространяются сведения по естествознанию, с различных языков на русский переводятся лечебники, сочинения по астрономии.

В разных жанрах деловой письменности старославянизмы и книжные традиции отражались по-разному, в разной мере. В духовных грамотах – в большей мере, чем в частных актах. Сами грамоты были менее нормализованы, чем крупные документы типа судебников. Деловой язык был известным образом литературно обработан, организован и по-своему нормирован. Поэтому деловой язык русского государства XV–XVI вв. не может быть принят за непосредственное и полное отражение живой общенародной речи своего времени.

Деловой язык Московского государства называют канцелярским (или приказным), чтобы различать деловой язык первого и второго периодов, подчеркнуть большую книжность и в то же время большую специфичность деловых текстов эпохи Московского государства.

Деловой язык занял ведущее место среди других разновидностей языка. Он оказывал влияние и на книжно-славянский тип языка. Деловой язык отражал общенародную живую речь, и, следовательно, разговорные формы находили отражение в различных жанрах. С другой стороны, сам деловой язык не был изолирован от других типов литературного языка. Книжная речь оказывала на него определенное воздействие, на него влиял язык УНТ. Такой обогащенный деловой язык распространялся далеко за пределы государственных юридических документов. Деловой язык влияет на нравоучительную литературу, на жанр путешествий.

Как и в домонгольский период, в Московской Руси деловой язык первоначально слабо взаимодействовал с книжным языком. Но со временем некогда четкие границы между книжным и деловым языками стали понемногу разрушаться. Литература и деловая письменность постепенно сближались. Это проявилось в целом ряде памятников XVI в. Появляется целый ряд произведений, которые, являясь по форме деловыми документами, по содержанию и языковым особенностям находятся на границе деловой письменности и литературы. Вот лишь некоторые яркие примеры: представленный Ивану Грозному политический трактат в виде большой челобитной Ивана Пересветова, послания Ивана Грозного (например, его переписка с опричником Василием Грязным), «Домострой» –сборник практических наставлений и советов о повседневной и хозяйственной жизни человека, статейные списки русских послов (посольство Ивана Новосильцева в Турцию в 1570 г., посольство Федора Писемского в Англию в 1582–1583 гг.) и др.

Происходит расширение сфер влияния деловой речи, т.к. расширялся сам круг вопросов, охватываемых деловой перепиской. В деловых документах отражалось все многообразие общественно-политической, экономической и культурной жизни России, а также частной жизни различных слоев тогдашнего общества. Некогда весьма четкие грани между церковно-религиозной литературой, повествовательной светской литературой и деловой письменностью в отношении их содержания начинают постепенно разрушаться, стираться. Деловая речь проникает в публицистику и в художественную литературу.

Наглядно расширение тематики деловой письменности и обусловленное этим развитие делового языка представлено в т.н. статейных списках –отчетах русских послов, которые писались по «статьям», т.е. по пунктам. Постепенно в статейных списках послы начинают не только пересказывать «речи», которыми они обменивались с представителями стран, куда они были посланы, но и рассказывать о церемониях встреч, описывать города, природу, нравы и обычаи населения, сообщать о политических событиях и придворных интригах. В результате в пределах делового языка развиваются новые для него формы описания и повествования, близкие по лингвистической организации к текстам повествовательной прозы. Статейные списки, как и большая часть других видов деловой письменности, носили чисто служебный характер, но содержание их представляло несомненный интерес не только для чинов Посольского приказа, потенциально они могли служить таким же материалом для чтения, как и литература в строгом смысле слова. В литературной обработке разных видов деловой речи важную роль в XVI–XVII вв. сыграли служащие Посольского приказа. Там сложился светский литературный центр со своими писательскими кадрами. Под их пером возник своеобразный жанр литературных произведений в форме дипломатических документов, сложилась своя манера использования книжно-славянских и русских элементов, в совокупности обслуживающих стоящие перед создателями произведений задачи.

«Хожение Афанасия Никитина за три моря»

«Хожение Афанасия Никитина за три моря» – это своеобразный путевой дневник тверского купца, посетившего в 1466–1472 гг. Индию. Он вел записи в течение 6 лет.

Это продолжение и творческое развитие жанра паломничества. Традиционные хождения посвящались описанию христианских святынь, мирская жизнь считалась недостойной описания. А Афанасий Никитин стремился сообщить как можно больше сведений о новой, неизвестной стране. В «Хожении за три моря» нашли отражение местные обычаи, верования, путешественник рассказывает о своем общении с местным населением.

Это произведение характеризуется сочетанием двух начал: традиционного религиозного повествования, с одной стороны, и бытового повествования, с другой. Религиозные описания составляют незначительную часть всего произведения – не более одной десятой.

В «Хожении…» заметно проявление индивидуального авторского, личностного начала, ранее практически не представленного в литературе. Индивидуальность повествовательной манеры Афанасия Никитина проявляется в языке произведения. Словарный состав «Хожения…» менее книжен, в нем мало слов, относящихся к христианской терминологии. Церковнославянские слова и обороты практически отсутствуют, но зато в значительном количестве вводятся персидские, арабские, тюркские слова – т.н. экзотизмы, служащие для создания местного колорита, например: «Во Инд‡йской земли гости ся ставять по подворьемь, а ‡сти варять на гости господарыни, и постелю стелять, и спять с гостьми, сикишь илересънь ду житель берсень, достурь авратъ чектуръ а сикишь муфутъ любять б‡лых людей. Зим‡ же у них ходять люди фота на бедрах, а другаа на плещем, а третья на голов‡; а князи и бояря тогда въздевають на собя порткы, да сорочицу, да кавтанъ, да фота по плечемъ, да другою ся опояшеть, а третьею фотою главу обертить; а се оло, оло, абрь оло акъ, оло керимъ, оло рагымъ». В лексике преобладают общеупотребительные слова, названия бытовых жизненно-необходимых предметов, явлений, действий. Афанасий Никитин настолько привык к чужому языку за 6 лет, что пишет на индийском языке целые фразы.

В грамматике представлены и исконно русские, и старославянские формы. В лирических эпизодах, в многозначительных высказываниях употребляется славянизированная речь, архаические формы.

По стилю «Хожение…» напоминает тексты деловой литературы, характеризуется безыскусственностью изложения, отсутствием высокопарных метафор и сравнений, поэтических тропов, не отличается оно и образностью. Автор ведет описание путешествия, сохраняя стиль дневника. Здесь нет рисунка, это скорее фотография событий, предметов, людей, природы – сухое фактологическое повествование.

Это произведение находится на грани делового языка и языка художественной литературы. Его «Хожение…» занимает видное место в истории русского языка. И.И. Срезневский отмечал, что для своего времени оно такое же важное и единственное, как «Слово о полку Игореве» для XII в.

Таким образом, в народно-литературном типе языка проявление второго южнославянского влияния отразилось лишь в реставрации старых книжных форм в области правописания, старославянской фонетической огласовки, употреблении архаических грамматических форм. Но лексика, фразеология и стилистика данных памятников являются исконно русскими. Для произведений народно-литературного типа языка характерны простота синтаксиса, отсутствие риторических украшений.

Источник

• ← Унитарное предприятие на белорусском языке
• Унификация это в истории языка →