Язык города и язык деревни
Язык русской деревни
Атлас диалектов русского языка
Диалекты и литературный язык. Атлас «Язык русской деревни» необычен. Это не географический и не исторический атлас, подобный тем, с какими вы знакомитесь в школе на уроках географии и истории. Это – диалектологический атлас. Читая его, можно узнать о различиях в произношении слов, в грамматических формах, названиях одних и тех же предметов и понятий в разных областях России, где говорят на русском языке. Наверное, многие из вас и сами сталкивались с тем, что жители даже ближних деревень отличаются друг от друга своим говором. Особенности произношения часто закрепляются в прозвищах. Так, можно услышать: «Да мы их зовем щемяки, они на щ говорят; вот, к примеру, щичащ (сейчас)». Наука, изучающая территориальные разновидности языка – местные говоры, или диалекты, – называется диалектологией (от греч. dialektos «говор, наречие» и logos «слово, учение»).
Скачать книгу как chm-файл с Яндекс.Диск
Диалектное членение русского языка
О диалектном членении русского языка: наречия и диалектные зоны
Русские диалекты интересовали многих видных русских филологов: В. К. Тредиаковского, М. В. Ломоносова, В. И. Даля и др. Уже в середине XIX в. академик И. И. Срезневский разрабатывает целую программу изучения русского языка, где особое внимание уделяется диалектам. Ученый выдвигает идею лингвистического картографирования: «Первой принадлежностью … лингвистической географии должна быть… карта языков, наречий и говоров, карта, на которой место границ политических, религиозных и всяких других занимают границы лингвистического разнообразия народов».
Словарь лингвистических терминов
А канье в русских диалектах и литературном языке – неразличение безударных звуков на месте букв о и а, совпадение их в одном звуке. Аканьем явление названо потому, что в некоторых говорах и в литературном языке в 1-м предударном слоге это совпадение происходит в звуке [а]: вод а [вад а ] и трав а [трав а ]. Есть говоры, в которых совпадение происходит в других звуках, например [ъ]: [въд а ] и [тръв а ]. См. о канье.
Диалектные названия русского крестьянского жилища
Диалектные глаголы со значением «пахать»
Русские, как и все славяне, искони занимались земледелием, чему способствовали природа и климат тех мест, где они жили. В русских говорах для обозначения процесса возделывания земли употребляются два глагола: ор а ть и пах а ть.
Диалектное значение слова «жито»
В отличие от других карт лексического раздела Атласа, на этой карте показано только одно слово, но с разными значениями, присущими ему по говорам.
Слово ж и то известно и русскому литературному языку. Из Словаря С. И. Ожегова мы узнаем, что жито – всякий хлеб в зерне или на корню. Родственным ему является бывшее ранее очень употребительным существительное ж и тница, имеющее два значения: «1. Амбар, помещение для хлеба, зерна (устар.). 2. перен. О богатой хлебородной области, снабжающей другие местности (высок.)».
Диалектное название цепа – орудия ручной молотьбы
У восточных славян до начала XX в. преобладали архаические способы молотьбы. Наиболее древним среди них считается самый простой – вколачивание, когда снопом бьют (а в разных областях это происходит по-разному) либо о край бочки, корзины, ступы, куда и падает зерно, либо о край доски, лавки, к о зел, под которыми расстелен холст для зерна. Такой способ молотьбы упоминается в рассказах жителей Московской, Нижегородской, Псковской, Новгородской обл. Им пользуются, если нужно срочно получить немного зерна для сиюминутных нужд, при этом солома остается неповрежденной, ее можно использовать в хозяйстве, например для покрытия крыш.
Не родной, но свой. Почему белорусы говорят на русском языке
С учётом того, что все города республики, где проживают 77,5% населения, почти полностью русскоязычные, это выглядит удивительно.
В суверенной истории республики первая перепись населения состоялась в 1999 году. Белорусский язык тогда в качестве родного назвали 73,7% белорусских граждан. Русский — всего 24,1%.
Сейчас же стало ясно, что тренд на укрепление положения русского языка уже не столь уверенный — «великий и могучий» потерял около 1%, «мова» же, наоборот, слегка укрепилась, сохранив статус родной для большей части населения.
На этом фоне очень любопытно выглядит другой показатель — «разговорный язык». В этой графе белорусам предлагалось указать язык, на котором они обычно думают и разговаривают в быту. И по итогам всех трёх переписей населения русский язык уверенно опережал белорусский, набирая не менее 60%.
Гостям республики это видно невооружённым глазом — страна почти полностью русскоязычная. Услышать белорусский язык — это большая редкость, особенно в городах. По лингвистической обстановке Брест и Гомель тяжело отличить от Смоленска или Воронежа — разве что по вывескам. Это означает, что в Белоруссии есть огромная прослойка населения (в миллионы людей), которая считает родным языком белорусский, но разговаривает по-русски.
И это нонсенс. Потому что родной язык, который человек усвоил в детстве от родителей, и разговорный, на котором он видит сны, думает и общается с домочадцами, как правило, совпадают. Исключения бывают чаще всего при миграции, когда человеку приходится помимо родного усваивать язык страны пребывания и использовать его в быту.
Языковая среда белорусов
Жизнь среднестатистического белоруса начинается с русскоязычной среды, что можно объективно оценить по подавляющему доминированию русскоязычных детских садов и школ, а также русскоязычных мультфильмов, которые смотрят дети в республике.
Об этом же говорит и лингвистическая среда с тотальным доминированием «языка Пушкина» во всех городах Белоруссии, которая уже давно является довольно урбанизированной страной с долей городского населения выше, чем в России, Украине и Польше. Стало быть, в быту большинства белорусов тоже доминирует «великий и могучий».
Многие дети впервые слышат белорусский язык лишь в школе и начинают учить его в соответствии с программой, многие впервые с ним сталкиваются, когда приезжают из русифицированных городов в деревни к бабушкам и дедушкам.
И такая картина в республике уже довольно давно. Ещё с послевоенных времён, когда городская культурная жизнь в БССР начала формироваться на русском языке, на нём «говорили» театры, университеты, самая популярная литература, лучший советский кинематограф. В республику приезжали из России педагогические, научные, военные и управленческие кадры.
Тогда же активно происходил процесс урбанизации — массового переселения белорусскоязычных, но владеющих русским языком крестьян в города. Там они уже полностью переходили на русский язык общения, закрепляя существующий и поныне баланс: русскоязычные города и белорусскоязычные деревни.
Родной «неродной» язык
Разгадка, почему многие белорусы, выросшие в русскоязычной среде, продолжают считать родным языком «мову», кроется в своеобразном представлении, что вообще такое «родной язык». В республике распространено мнение, что родной язык человека равнозначен его национальному происхождению. Мол, я белорус, стало быть, и язык у меня должен быть родной — белорусский.
Хотя в общепринятой мировой практике родной язык необязательно должен совпадать с этническим происхождением. Например, большинство ирландцев указывают в качестве родного английский язык, а австрийцев — немецкий. И эти народы сохраняют собственную национальную идентичность.
Но в образовательной, культурной и информационной сферах Белоруссии господствует иная точка зрения, которая формирует восприятие родного языка в связке с национальным происхождением человека.
Это подкрепляется особенностью празднования Дня родного языка, который весь мир отмечает 21 февраля. Если оценить, какие мероприятия в этот день организуют образовательные и культурные учреждения республики, можно увидеть огромное доминирование посвящённых именно «мове».
В информационной сфере такая языковая политика в целом поддерживается государственными медиа. С другой стороны, оппозиционные СМИ и вовсе куда более активно популяризируют белорусский язык, при этом некоторые открыто выступают за усиление его распространения вплоть до обязательного перевода всех школ на «мову». В республике нет альтернативных влиятельных источников информации, которые могли бы создать широкое общественное обсуждение вопроса восприятия русского языка белорусами как родного.
В целом ситуация способствует восприятию белорусского языка как родного, как национальной ценности, а русского — просто как привычного средства для коммуникации. Поэтому и выходит, что львиная доля населения Белоруссии в быту использует «не родной, а просто разговорный» русский язык.
Шуфлядка, жменя и цёця. Чем русский язык в Белоруссии отличается от русского языка в России
Также его можно услышать от сельских жителей старшего возраста и небольшой части интеллигенции — идейных сторонников возрождения «мовы». Однако русский язык в республике имеет ряд особенностей.
Текущая языковая ситуация в республике, когда «великий и могучий» стал для белорусов доминирующим и общенациональным языком, начала формироваться в послевоенные годы. Тогда, в 1940–1950-е годы, активно происходил процесс урбанизации — массового переселения белорусскоязычных, но владеющих русским языком крестьян в города. Там они уже полностью переходили на русский язык общения.
Причём делали это абсолютно добровольно — никакой «насильственной русификации», как сейчас модно говорить у националистов, не было. Дело в том, что городская культурная жизнь в БССР была в основном на русском языке: он был основным для театров, университетов, самой популярной литературы, лучшего советского кинематографа, СМИ. И русский язык позволял крестьянам и их потомкам влиться в городскую среду, в то время как белорусский оставался распространённым только в сельской местности.
Тем не менее очень часто белорусов можно отличить от жителей средней полосы и других регионов России по говору, несмотря на общий язык.
Белорусское произношение
Белорусский язык по фонетике довольно сильно отличается от литературного русского произношения. «Мова» представляет собой смесь южнорусского наречия русского языка (с аканьем, яканьем и фрикативным [г]) и польского языка (с дзеканьем, цеканьем и исключительно твёрдыми согласными [ч] и [р]). Поэтому при переходе с диалектов местной «мовы» на «великий и могучий» большинство белорусского населения сохраняло привычную для себя фонетику и говорило по-русски, сильно «дзекая» и «чэкая»: [пачыму ты ня дзелаеш так, как нада?].
Из медийных персон подобный акцент характерен, например, для президента Белоруссии Александра Лукашенко, а также для многих чиновников и оппозиционных политиков. Например Зенона Позняка.
Но такой сильный акцент характерен по большей части для старшего поколения белорусов. Для тех, кто родился и вырос в деревне, с детства говорил по-белорусски, но потом переехал в город. Либо для жителей деревень, которые со временем стали говорить по-русски. Поэтому в городах он уже встречается довольно редко.
У тех же, кто уже родился в городе, акцент проявляется гораздо менее заметно — практически ушёл фрикативный звук [г], а звуки [ч] и [р] стали, как и полагается, мягкими. Единственное, что по сей день в речи белорусов остаётся неизменным, — это дзеканье и цеканье, а также редкое яканье.
Доцент Белорусского госуниверситета кандидат филологических наук Галина Гвоздович рассказывала, что белорусов в России вычисляют по звуку [ч], даже когда они его произносят мягко, по всем нормам «великого и могучего»: «Я спросила у своей московской подруги, как она определяет наших людей в России. Она ответила мне, что белорусов выдает звук [ч]. То есть, как бы мы его ни смягчали, все равно мы произносим его не так, как россияне. Даже у людей, которые живут в России около тридцати лет, проскальзывает белорусское [ч’]».
Лексика и синтаксис
Вместе с произношением белорусы перенесли в русский язык из белорусского и некоторые слова, смысл которых вряд ли поймет тот, кто не проживает в республике и не знает всех ее лингвистических тонкостей. Самое известное из таких — «шуфлядка». Так в Белоруссии называют выдвижной ящик в столе, комоде и любой другой мебели.
Среди таких слов также часто встречаются «шильда» (табличка на здании и рекламный щит), «жменя» (горсть), «гольф» (водолазка), «байка» (толстовка), «дзюбка» (кончик носа, от слова «дзюба» — клюв), «сёрбать» (хлебать), «разбурить» (разрушить), «закатки» (закатанные консервы).
Некоторые белорусские слова стали настолько известными, что закрепились на всём русскоязычном пространстве как литературная норма, например «драник».
Иногда в «белорусском русском» неправильно употребляется предлог с глаголом. Например, в республике можно услышать фразу «смеяться с кого-либо» вместо «смеяться над кем-либо» и «жениться с кем-нибудь», хотя правильно будет «жениться на ком-нибудь».
Русский язык 2.0?
Но особенности русского языка белорусов настолько редки, что вряд ли стоит говорить о некоем диалекте «великого и могучего» или о его национальном варианте. Русский язык сохраняет своё единство, которое формировалось на протяжении не одного века. Есть ли тогда смысл его искусственно фрагментировать на разные официальные варианты?
Тем более что с течением времени региональные особенности русского языка встречаются в Белоруссии немного реже — речь в республике становится всё более нормативной и менее отличной от языка россиян. Общее информационное и культурное пространство унифицирует.
Всяк сущий в ней
Можно ли остановить исчезновение языков в России
Родной язык — важнейшая составляющая самоидентификации человека, часто более важная, чем гражданство или религия. Поэтому любой политический шаг, связанный с языковой политикой, может спровоцировать в обществе жесточайший конфликт, если носители языка посчитают, что их права ущемлены. Такой конфликт в России возник после введения поправок в законодательство, отменяющих обязательное преподавание родного языка в школах республик. И он уже привел к трагедии — недавно погиб удмуртский активист Альберт Разин. Однако кроме политических факторов на ситуацию влияют и естественные процессы эволюции языков, и, как ни грустно, в глобализующемся мире языков действительно становится все меньше. Редакция N + 1 попросила лингвистов рассказать, что происходит с языками в современном мире, могут ли административные меры в области культуры и образования остановить или обратить вспять исчезновение языков и какими эти меры должны быть.
Как умирают языки
В наши дни часто говорят об умирании языков, это действительно одна из актуальных проблем современности (недаром этот год объявлен годом коренных языков). Правда, вообще-то языки умирали всегда. Иногда они просто переходили на новый этап развития, иногда исчезали вместе с целыми сообществами.
Сегодня этот процесс, как правило, связан с переходом людей какого-то сообщества со своего языка А на язык Б (язык большинства, язык с бóльшим престижем, язык столицы или, например, язык метрополии для колониальных территорий).
Этот переход обычно происходит в течение жизни нескольких поколений. Так, на нанайском языке — языке одного из коренных народов Дальнего Востока — сейчас говорят лишь люди пожилого возраста (и то не все), нанайцы среднего возраста пассивно ограниченно понимают язык, а молодежь не говорит на нанайском вовсе (с детства с ними говорят исключительно на русском языке).
Такое состояние называют «языковой сдвиг в завершающей стадии». Считается, что отсчет времени жизни языка зависит от долготы жизни его последних активных носителей.
Бывают, разумеется, и другие виды сосуществования языков в обществе. При этом важно, в каких ситуациях используется тот или иной конкретный язык. Например, один из них, язык Б, занимает более «высокие» сферы существования языков. Это может быть официальная сфера или сфера, связанная с деловым общением, высшим образованием и так далее. А другой, язык А, хоть и занимает менее престижные сферы, но их положение при этом достаточно прочно.
Такую ситуацию можно встретить в Западной Африке, где в деревнях все говорят на местном языке, например на пуну или кпелле, а в городах общение происходит на французском. При этом языки не стремятся заменить друг друга — скажем, заядлый горожанин, приехав к родным в деревню, сразу же переходит на местный язык и общается на нем.
Похожим образом обстоит дело на Памире, где многие владеют литературным таджикским, в какой-то степени русским и английским языками, но при этом сохраняется и общение на местных языках, например на шугнанском.
Но так или иначе, подобное соседство сказывается на состоянии локальных языков, и для их поддержания иногда необходимы на первый взгляд неожиданные меры. Такие, например, как организация медицинского учреждения с обслуживанием на местном языке.
Другая модель характерна для многоязычия в развитых странах, скажем в Новой Зеландии или в Уэльсе (в составе Великобритании), где местные языки оказались со всех сторон «зажаты» английским языком, потому что сферы этих языков не разграничены и тесно пересекаются.
В такой ситуации язык большинства (в данном случае это, конечно, английский) всегда победит. Поэтому правительства Новой Зеландии и Уэльса принимают активные меры для того, чтобы дать, соответственно, маори и валлийскому языкам как можно больше функций и возможностей.
Для устойчивого существования неглобальных языков важно, насколько широки сферы их применения (пусть и не занимающие все возможные уровни), а также какова относительная численность владеющих языком на конкретной территории.
Важно понимать, что без поддержки малых языков в двуязычном обществе языковой сдвиг, скорее всего, будет происходить. Это объективный процесс. Но на него могут влиять как стресс-факторы (разворачивающие неустойчивую ситуацию двуязычия в сторону языкового сдвига, перехода на язык большинства), так и, наоборот, факторы, обеспечивающие малому языку преемственность.
Между городом и деревней
В России, при заявленной в Конституции (статья 68.3) поддержке языков народов, населяющих нашу страну, на пути сохранения языкового разнообразия стоит ряд серьезных препятствий.
Прежде всего, к их числу относятся неравномерная урбанизация и неблагоприятная социально-экономическая ситуация в негородских условиях. Ведь именно в сельской местности чаще всего языки народов России сохраняются дольше.
В крупных же городах и региональных столицах преобладает русский язык, что снижает престиж и практичность региональных языков и влияет на выбор родителей, решающих, на каком языке говорить с детьми.
С этой же особенностью связана типичная сцепка языков с традиционной хозяйственной деятельностью. С одной стороны, она способствует желанию представителей национальной интеллигенции двигаться к «корням» собственной этничности и в значительной степени определяет современный языковой активизм. Но с другой, она же мешает носителям локальных языков интегрироваться в глобальное урбанистическое общество.
Всепроникающее государство и основные сферы его влияния, такие как образование и медицина, или главные его агенты, такие как чиновники и полиция, тоже, как правило, русскоязычны.
Бывает, что работники официальных организаций общаются между собой и с гражданами на местном языке, но чаще всего даже сами участники процесса воспринимают эту возможность как не совсем легальную. Официальная документация в большинстве случаев также ведется на русском языке.
Вообще, в нашем обществе, прежде всего на рабочих местах, существует установка на одноязычие. Прямой запрет на использование местных языков в большинстве случаев встречается редко, но в целом даже на бытовом уровне запросто можно натолкнуться на порицание за использование нерусского языка в общественном пространстве.
Типична ситуация, когда несколько бурят будут говорить между собой на бурятском, а при приближении русского перейдут на русский язык «из вежливости». А если не перейдут, то, напротив, с большой вероятностью будут обвинены в национализме и неуважении.
Кому нужны местные языки
Противопоставление русского и национальных языков довольно типично для российского общества, но вообще-то дву- и более язычие для жителей Земли — это не только нормально, но еще и психологически полезно (подробнее об этом — например, здесь, здесь и здесь).
Кстати, представление о языках России у самих жителей нашей страны крайне размыто, в том числе из-за того, что в школе народам и языкам России посвящен всего один урок, да и тот — урок географии в 8 классе. Языкознание в школах не преподают в принципе.
В итоге языки России для большинства ее граждан — терра инкогнита. Психологически же человек чаще всего настроен относиться к тому, чего он не знает, отрицательно.
Если же вопрос о том, стоит ли вообще сохранять национальные языки, и встает, то в России на него обычно отвечают, опираясь на этнические мотивации.
Прежде всего язык называют маркером идентичности — не единственным, но зачастую основным. Человеку вообще важна самоидентификация, причем обычно не исключающая, а дополняющая.
Кстати, в ряде случаев (как с тем же валлийским языком) работа лингвистов и языковых активистов направлена не на «сегодня», а на будущее, когда людям по каким-то причинам захочется ясно осознавать свою принадлежность к определенному народу. В этом случае у них появится и желание говорить на языке своих предков.
Кроме того, язык — это носитель информации о материальной и нематериальной культуре народа. Прагматическая польза конкретного языка для ведения определенной хозяйственной деятельности может быть очень высока — взять, например, значимость ненецкого языка для оленеводства или удобство кодирования пространственных отношений в языках Дагестана.
Правда, объяснения такого рода ничего не говорят о том, зачем малые языки нужны человеку, не имеющему отношения к данной национальности. Между тем для сохранения и развития языкового разнообразия существуют и общечеловеческие мотивы.
Во-первых, разнообразие чего бы то ни было ценно само по себе, поскольку это более устойчивая форма существования любого явления. В случае же, когда речь заходит о человеке, особенно необходимо помнить, насколько он может быть разным.
Современный мир тяготеет к глобальности. Это объективный процесс, сам по себе он не хорош и не плох, но тем более есть определенные плюсы в том, что у людей остается возможность понимать друг друга за рамками глобальной универсальности, а в разных сообществах продолжают формулироваться разные смыслы.
Во-вторых, языковая толерантность в принципе является важным показателем взаимного уважения людей в обществе. Отсутствие такого уважения — постоянно тлеющая среда для разрушительных конфликтов.
В-третьих, языки — «сырье» для лингвистов. Часто приходится слышать, что, мол, языки только лингвистам и нужны — просто для того, чтобы они не потеряли рабочие места.
Но на самом деле речь идет о куда более глубокой потребности в понимании того, как устроен человеческий язык. Только это позволит нам продвинуться и к пониманию происхождения языка и человека, самому устройству нашего мышления.
К тому же существует большое количество прикладных областей лингвистики, которыми мы пользуемся каждый день, например интернет-поиск или автоматические переводчики. Без разнообразия языков мира, а следовательно и без накопления данных теоретической лингвистики, эти области развивались бы куда медленнее.
Конечно, в человеческом обществе существуют и определенные тенденции к стандартизации. Его адепты желают, чтобы все с легкостью понимали всех, чтобы не было самой необходимости в разработке электронных переводчиков, чтобы у нас были «дешевые девайсы» и так далее.
Но это сугубо утилитарный подход и, будучи доведен до крайности, он никого не обрадует. Потому что, в-четвертых, каждый язык по-своему красив и предоставляет своим носителям совершенно особенный взгляд на мир.
Ощущение языковой сложности и многообразия окружающей действительности доступны билингвам и лингвистам. Некоторые даже называют изучение нового языка «расширением сознания».
Язык и школа
Вопрос о сохранении языков прежде чаще всего сводится к обсуждению особенностей системы образования. Так, в России до августа 2018 года, то есть до принятия соответствующих поправок в закон об образовании, в национальных республиках существовала практика, когда титульный язык в рамках предмета под названием «родной язык» был обязателен для всех.
Эта практика постоянно вызывала споры и даже протесты. Нередко родители школьников выступали против обязательного изучения региональных языков. При этом они опирались на следующие аргументы.
Прежде всего, это еще один предмет и дополнительная нагрузка. Часто приходится слышать, что еще один язык в школьной программе якобы может сказаться на степени освоения куда более важного предмета — «русский язык» (хотя не так давно выпускник одной татарской гимназии доказал обратное).
Поскольку школа существует не сама по себе, а в обществе с его несбалансированным подходом к поддержке малых языков, родители нередко противятся, чтобы их дети изучали не свой этнический язык под названием «родного».
Невысока, соответственно, и мотивация у самих детей. Зачастую такой подход опирается на аргумент типа: «Вот сами А не хотят учить А, поэтому зачем нам вообще тратить время в школе на язык А?»
Сказывается и элементарная нехватка учителей с довольно специфичной подготовкой. Небольшое количество часов, выделяемых на «родной язык», зачастую не позволяет администрации школ найти учителя, заинтересованного в этой профессии.
Наконец, бывают случаи, когда преподаваемый в школе в виде литературной нормы «родной язык» отличается от того идиома (говора, диалекта, даже языка), на котором уже говорят ученики. Эта проблема особенно актуальна для языков с большой раздробленностью и малым распространением литературной нормы.
Все эти причины приводят к тому, что, как правило, изучение «родного языка» не дает реальных результатов. К концу школы ученики обычно не могут поддержать разговор на языке, который изучали несколько лет. Здесь суммируются и недостаточная мотивация, и устаревшие методики, и недостаточное количество часов.
Именно по этой причине лингвисты порой заявляют о том, что сводить обучение малым языкам к введению дополнительного предмета в рамках школьного образования бесполезно. Сохранению языков коренных малочисленных народов это просто не поможет. Необходимо работать над созданием/расширением сфер общения.
Предмет по выбору
Сегодня «родной язык» является предметом по выбору, в рамках которого можно выбрать и обычный для нашей школы «русский язык». Титульные языки остались в виде предмета «государственный язык», но все эти законодательные инициативы пока вызывают больше вопросов, чем понимания.
В первую очередь непонятно, чем отличаются предметы «русский язык» как родной и как государственный? Какие языковые компетенции развиваются на этих уроках? И как эти предметы коррелируют с ЕГЭ по русскому языку?
Наконец, какие навыки реального владения языком можно развить по предмету «(титульный язык) как государственный» в рамках отведенных часов?
В целом на изучение языков накладывается и общероссийская специфика обучения языкам в школе. В первую очередь языки там преподают аналитически — это наследство, доставшееся еще советской школе от практики изучения классических (мертвых) языков в дореволюционных гимназиях.
В результате школьникам прививают навыки человека читающего, а не говорящего, слушающего и даже пишущего.
К тому же многие особенности преподавания русского языка (ориентирование на литературную норму, освоение правил орфографии и прочего), сами по себе неоднозначные, переносятся и на изучение «родных языков».
И если изучение иностранных языков тянется за некоторой общемировой модой и ориентируется на внутреннюю конкуренцию, то изучение языков России чаще всего ведется по устаревшим методикам.
К тому же термин «родной язык» в российской образовательно-юридической практике де факто обозначает «этнический язык». Однако изменившаяся языковая ситуация нередко приводит к тому, что ученики этим своим «родным языком» уже совершенно не владеют.
Часто приходится слышать от учителей: «Надо преподавать им родной язык как иностранный, а мы этого не умеем». В результате в целом для языков народов России отсутствует система уровней владения, лишь спорадически к ним применяются системы оценки типа CEFR.
«Родной язык» в школе обычно идет в неразрывном комплекте с целым рядом национальных элементов. Учителя приходят на уроки в национальных костюмах, кабинеты и учебники оформляются с элементами национальных узоров, а обсуждаемые в учебных пособиях и разговорниках ситуации обычно сводятся к довольно узкой тематике.
Возрастная специфика учеников подсказывает, что в младших классах интерактивные занятия общим делом с комментариями на языке очень полезна, и тут привлечение национальной тематики будет работать на усвоение языка.
Однако подросткам часто интересны современные явления, связанные с урбанистичным миром, и совершенно необходимо предоставлять им возможность обсуждать на изучаемом языке эти реалии.
Наконец, уже относительно взрослой молодежи оказывается важна собственная идентификация, и в этот период многие хотели бы говорить на своем языке или выучить его, тогда как именно теперь такой возможности у них чаще всего нет.
Издержки языковой политики
Почему же тогда изучение языка как обязательного предмета так сильно волнует представителей национальной интеллигенции и языковых активистов?
Прежде всего потому, что школьное образование часто остается единственной мерой языковой политики, массово охватывающей жителей республик. После отмены обязательного изучения титульных языков возник естественный вопрос: как же еще реализовать поддержку языков среди всех слоев населения?
Если обучение национальному языку обязательно, то это накладываются обязательства на администрации школ принимать на работу соответствующих учителей, которых должны готовить педагогические вузы. Например, одно время обсуждалась реорганизация факультета удмуртской филологии, вызвавшая широкий общественный резонанс.
Поскольку русский язык остался как обязательный предмет, резонно возникает юридическо-политический вопрос о фактическом «неравноправии» государственных языков в республиках.
Наконец, в российском школьном образовании существует тенденция выполнять только обязательные требования. Так, «русский язык» как обязательный предмет для сдачи в рамках ЕГЭ — мощный стимул работы учителей и, следовательно, учеников.
Предметы по выбору занимают более низкий ранг, а факультативные предполагают заведомо более низкую мотивацию со стороны всех участников учебного процесса.
Поэтому языковые активисты часто требуют, чтобы ЕГЭ можно было сдавать и по региональному языку. В Татарстане, Бурятии существует практика сдачи ЕГЭ по титульному языку на добровольной основе.
Интересно сравнить такую ситуацию с унитарной Украиной, где выпускной экзамен можно сдавать, кроме украинского, также на крымскотатарском, молдавском, польском, русском, румынском и венгерском языках.
Получается, что обучение целому ряду малых языков (алеутскому, селькупскому, ижорскому и тому подобным) толком у нас в стране не налажено и в этом случае языковые активисты только мечтают о том, чтобы соответствующие предметы появились в школьной программе.
С другой стороны, многие языки представителей соответствующих народов (нанайский, языки многих республик в городах) в школах преподают, но в результате ученики не овладевают коммуникативными навыками. Другие же меры поддержки языков не комплексны и не обеспечивают функционирования языков в необходимых сферах.
Экспертные материалы
Языковая политика в современной России: проблемы и перспективы — сборник экспертных докладов за 2018 год, в которых разобраны основные положения языковой политики в стране.
Исследования по существованию чувашского языка в обществе — страница лингвиста Эктора Алоса-и-Фонта из Университета Бареслоны на сайте Academia.edu.
Возвращение к живому языку — пособие для изучения языка по методу «Мастер-ученик» (русский перевод Екатерины Груздьевой и других, 2018 год).
Язык и общество. Энциклопедия — по состоянию на 2016 год. Здесь чуть лучше, чем в переписях населения, представлены языковые ситуации.
Как и зачем сохранять языки народов России — исследование Константина Замятина, Анники Пасанен и Янне Саарикиви (Хельсинки, 2012), представляющее типичные проблемы и методы сохранения языков России.
Наконец, образование на языке (когда все или хотя бы некоторые предметы ведутся на языке А, а не просто язык А как отдельный предмет) в России, в принципе, представлено. Но чаще всего это имеет место в сельских районах, и в целом такое образование сокращается.
Между тем это перспективное направление, которое могло бы развиваться и как полилингвальное при более гибкой системе школьного образования.
Собственно говоря законодательно право на получение образования на любом языке у граждан России есть, но оно ограничено формулировкой «выбор языка обучения и воспитания в пределах возможностей, предоставляемых системой образования». Это значит, что окончательное решение принимает администрация школы.
А для любой администрации многоязычие — несомненно проблема, для решения которой нужны не только почти единогласная поддержка и понимание задач такого образования населением, но и, например, наличие педагогов с соответствующими компетенциями.
Вот почему высшее образование на региональных языках можно получить только в сфере филологии. А, например, физиков в вузах не готовят ни на татарском, ни на якутском языках (что уж говорить про другие языки России).
Что делать?
Читатель, добравшийся до этого раздела, наверное, уже понял, что проблема языковой политики в разных регионах России почти так же многолика, как сами эти регионы, и просто не может быть устранена каким-то одним «самым правильным» решением на федеральном уровне.
Более того, в случае с языками различия носят даже не региональный, а самый что ни на есть местный характер. Например, меры языковой поддержки бурятского языка на Ольхоне или в Усть-Эгите будут сильно отличаться от мер, потребных в столице республики Улан-Удэ.
Но в целом, опираясь на опыт весьма немногочисленных экспертных исследований, необходимо работать над расширением сфер употребления языка параллельно с работой над увеличения количества носителей. И для каждого конкретного языка в каждом конкретном населенном пункте такие меры поддержки могут отличаться.
⦁ Например, национальный язык может быть достаточно широко представлен в своем регионе и даже за его пределами, на нем могут говорить в крупных городах. Такая ситуация характерна для таких языков, как татарский или якутский.
В этом случае следует максимально расширять тематику языкового контента, вводить разные уровни владения языком и развивать школьное образование и курсы для разных возрастов с точки зрения концепции уровней, разговорных навыков, частотной лексики и грамматики.
Кроме того, необходимо развивать диджитальные инструменты: раскладки клавиатуры и спелл-чекеры, словари, обучалки. Наконец, должна быть продумана система поддержки языка в официальной сфере, в том числе среди работников бюджетной сферы, и в городском ландшафте.
⦁ Если же на национальном языке массово говорит молодежь, но преимущественно вне столицы региона (случай таких языков, как марийский, чувашский, бурятский), то для нее необходимо создавать контент, ориентированный в том числе на сельских жителей, чтобы они могли получать актуальную для них информацию на языке, которым владеют.
Необходимо также вводить практику полилингвального образования в школах, а также обеспечить носителям языка данного региона возможность получать на нем образование разных уровней.
Опять-таки, должна быть продумана система поддержки языка в официальной сфере, на работе и в городском ландшафте.
⦁ Бывает и так, что молодежь уже практически не говорит на национальном языке, но сохраняется достаточно много пожилых его носителей (характерные примеры — нанайский и карельский языки). В этом случае необходимо организовывать и поддерживать общественные инициативы с проектами прямой передачи языка (например по методам «Мастер-ученик» или «Языковое гнездо»).
Тут важно наладить совместную работу пожилых носителей языка и молодежи над контентом, в том числе переводным. Обучение языку должно вестись не формально, а с ориентированием на развитие коммуникативных компетенций.
⦁ Наконец, язык могут знать лишь пожилые его носители, причем еще и редко использовать его в быту. Так бывает, если они живут на большом расстоянии друг от друга. Для кого-то речь может идти о другом конце деревни, но, например, для носителей алеутского языка это может быть расстояние от Петропавловска-Камчатского до острова Беринга.
В этом случае ничего не остается, кроме срочного документирования умирающего языка лингвистами. Они должны составить мультимедийные, широко доступные корпуса текстов на этом языке.
Василий Харитонов
В подготовке статьи также участвовали Софья Мамонова, Томаш Калинич, Вячеслав Иванов и другие участники проекта «Страна языков»