Язык на войне это кто
Язык (пленный)
Язык (пленный)
Язы́к — в жаргоне работников силовых ведомств, таких, как армия, разведка, контрразведка, наименование представителя вражеских сил, захваченного с целью его последующего допроса и, возможно, перевербовки.
Смотреть что такое «Язык (пленный)» в других словарях:
пленный — военнопленный, пленник, полонянин, язык, полоняник Словарь русских синонимов. пленный пленник; полонянин (устар. и народно поэт.) Словарь синонимов русского языка. Практический справочник. М.: Русский язык. З. Е. Александрова. 2011 … Словарь синонимов
язык — Говор, наречие, диалект; слог, стиль; народ. См. народ притча во языцех См. шпион владеть языком, воздержный на язык, говорить языком кого либо, держать язык за зубами, держать язык на веревочке, держать язык на привязи, закусить язык, злой язык … Словарь синонимов
ЯЗЫК — языка (языка книжн. устар., только в 3, 4, 7 и 8 знач.), м. 1. Орган в полости рта в виде подвижного мягкого выроста, являющийся органом вкуса, а у человека способствующий также образованию звуков речи. Коровий язык. Больно прикусить язык. Лизать … Толковый словарь Ушакова
язык — ЯЗЫК, а, мн. и, ов, муж. 1. Подвижный мышечный орган в полости рта, воспринимающий вкусовые ощущения, у человека участвующий также в артикуляции. Лизать языком. Попробовать на я. (т. е. на вкус). Змеиный я. (такой раздвоенный на конце орган в… … Толковый словарь Ожегова
Пленный (фильм) — У этого термина существуют и другие значения, см. Пленный. Пленный … Википедия
язык — а/; м. см. тж. язычок, язычище, языковый, языковой, язычный 1) а) Орган в полости рта в виде мышечного выроста у позвоночных животных и человека, способствующий пережёвыванию и глотанию пищи, определяющий её вкусовые свойства … Словарь многих выражений
язык — а; м. 1. Орган в полости рта в виде мышечного выроста у позвоночных животных и человека, способствующий пережёвыванию и глотанию пищи, определяющий её вкусовые свойства. Розовый длинный я. собаки. Шершавый кошачий я. Облизать губы языком. Обжечь… … Энциклопедический словарь
Язык (значения) — Язык: В Викисловаре есть статья «язык» Язык знаковая система для обмена информацией. Естественный язык сформи … Википедия
Пленный — Победители, захватившие город, брали в плен и превращали в рабов его жителей (Втор 21:10; 4Цар 5:2), в том числе женщин и детей (Втор 20:13 и след.). Иногда всех П. или нек рых из них убивали (4Цар 25:7,21; 2Пар 25:12). Людей угоняли в плен… … Библейская энциклопедия Брокгауза
Суровая разведка: как немецкие панцеры языка брали
Танк — серьёзная машина. Страшен в наступлении и грозен в обороне. А ещё он способен отправиться за языком. Такой вывод сделали немцы, глядя на успешные действия советских войск. И пробовали этот опыт применять. Например, весной 1944-го в Белоруссии.
Танк — серьёзная машина. Страшен в наступлении и грозен в обороне. А ещё он способен отправиться за языком. Такой вывод сделали немцы, глядя на успешные действия советских войск. И пробовали этот опыт применять. Например, весной 1944-го в Белоруссии.
В годы Великой Отечественной захват языков считался важной задачей как в Красной армии, так и в вермахте. Для её выполнения советские войска использовали специальные подразделения — разведвзводы и разведроты полков и дивизий. Из их бойцов формировались разведгруппы, которые и отправлялись за контрольными пленными.
А как было у немцев?
В вермахте тоже придавали языкам большое значение. Но, в отличие от Красной армии, не стали создавать специальные подразделения для их добычи. Германские войска предпочитали разведку боем. Она начиналась артналётом, во время которого в атаку шла пехота, силой до роты. Но немцы учились у противника.
Используя советский опыт, они стали производить разведпоиски небольшими группами. Группы состояли из сапёров и пехотинцев. Рассчитывая на внезапность нападения, они старались незаметно подобраться к советскому боевому охранению или траншее, а затем атаковали.
Как и красноармейцы, фрицы отправлял на захват контрольных пленных ‘ title=>танковые десанты. Используя панцеры или самоходки, они порой добивались успеха. Особенно в местах, где советская оборона была слабой или отсутствовала вообще.
От наступления к обороне
После завершения Гомельско-Речицкой наступательной операции, в начале 1944-го, войска 1-го Белорусского фронта генерала Рокоссовского вели бои местного значения. Закрепляя достигнутый успех, они продолжали выдавливать противника на запад.
После взятия Гомеля продвижение советских войск шло медленно. Вермахт активно сопротивлялся и контратаковал. К марту 1944-го наступательный пыл 1-го Белорусского фронта угас, и его войска стали переходить к обороне.
В первую неделю марта 48-я армия генерала Романенко ещё пыталась наступать южнее белорусского города Жлобин, в междуречье Березины и Днепра. Но безуспешно. В изматывающих боях она несла потери, а результата не было.
Восьмого марта Романенко приказал своим частям перейти к обороне. Чтобы закрепиться на достигнутом рубеже, им надо было немедленно создать сплошную линию траншей. Подходы к ней следовало защитить минами и проволочным заграждением.
На эту задачу командарм отвёл двое суток.
Но не все командиры отнеслись к приказу ответственно. К примеру, передний край обороны 17-й стрелковой дивизии вместо сплошной линии напоминал решето. Что вскоре имело последствия.
« Дырявая» оборона
17-я дивизия полковника Иванова укрепилась на позиции у речки Ола. Её полки успели отрыть траншеи полного профиля. Но они не были сплошной линией, и их не защищали проволока и мины.
Так на участке 1316-го полка между позициями 2-го батальона и 189-й армейской штрафной роты образовалась дыра — открытая, незащищённая площадка в 250 метров.
В том месте полку противостояли части немецкой 45-й пехотной дивизии. Разумеется, гитлеровцы сразу вычислили слабое место в обороне красноармейцев. Их окопы от советских отделяло всего лишь сто метров, а напротив той самой дыры находилась высотка, с которой было хорошо вести наблюдение.
Грех было не воспользоваться такой возможностью, и противник начал действовать. Установив, что на площадке нет мин, немцы решили бросить в атаку танковый десант и взять языка. Задачу возложили на взвод 135-го пехотного полка вермахта при поддержке трёх самоходных орудий.
Испорченный завтрак
Рано утром 17 марта 1944-го, когда красноармейцы завтракали, начался артобстрел. Под прикрытием мин и снарядов три самоходки с десантом из двух десятков автоматчиков въехали через незащищённую площадку прямо вглубь советских позиций.
Одна из машин двинулась в сторону траншеи, стреляя по ней прямой наводкой. Под прикрытием самоходки немецкий десант проник в окопы. Два оставшихся « штуга» двинулись к командному пункту батальона, отвлекая на себя внимание.
С началом обстрела комбат старший лейтенант Фетисов успел позвонить с КП на передовую и отдать приказ об отражении атаки. Но когда появились самоходки, солдаты и офицеры в траншее дрогнули и начали отходить в тыл.
В окопах осталось восемь красноармейцев, возглавляемых старшиной Салковским. Они храбро приняли бой, убив трёх вражеских десантников.
Но силы были неравны.
В схватке с немецкими автоматчиками были убиты и ранены несколько бойцов, а троих красноармейцев фрицам удалось захватить в плен. Выполнив задачу, немецкая разведгруппа ушла на свои позиции под огнём советской артиллерии.
Выученный урок
Инцидент в 17-й дивизии разбирался на военном совете 48-й армии. Полковник Иванов доложил, что его офицеры не уделяли внимания противотанковой обороне. В результате у красноармейцев появилась « танкобоязнь», что позволило противнику добиться успеха.
Для Иванова всё ограничилось выговором.
Оказалось, что это не первый случай в армии, когда немецкие « панцеры» хозяйничают на советских позициях из-за слабой обороны. Командарм Романенко приказал своим офицерам изжить этот недостаток на корню.
Получив « фитиль», командиры корпусов и дивизий сделали надлежащие выводы. После этого противнику такие безнаказанные вылазки уже не удавались.
Увы, командирам 48-й армии пришлось учиться на своих ошибках. Вермахт был опасным противником и слабостей не прощал. Утешает одно — хотя немцы и использовали наш опыт захвата языков танковым десантом, но успеха достигали, играя лишь на слабости советской обороны. В ином случае, такая акция была обречена на провал.
Как штрафники за языком ходили
Одним из способов получения информации о противнике в годы Великой Отечественной войны было взятие языка на передовой. Брали их не только ночью, подобные акции проводились и в светлое время суток, и далеко не всегда это делали разведчики. Порой эту задачу возлагали на штрафников, и те неплохо с ней справлялись. Например, в июне 1943 года на участке обороны Ленинградского фронта прошла операция по взятию контрольного пленного с участием военнослужащих из 587-го штрафного взвода Краснознамённого Балтийского флота.
Нет тишины на передовой
Во время войны на передовой нет минут тишины. Войска всегда заняты делом: ведут инженерные работы, перестреливаются с противником и ходят в разведку. Разведакции бывали самыми разнообразными. Например, согласно журналу боевых действий 48-й отдельной морской стрелковой бригады, державшей оборону на одном из участков Ораниенбаумского плацдарма (Приморская Оперативная Группа Ленинградского фронта), за июнь 1943 года было произведено следующее количество разведакций:
2. Выхода групп с задачей наблюдения — 36 с участием 903 чел.
3. Засад на вероятных путях движения пр-ка — 9 с участием 632 чел.
4. Выхода разведгрупп с задачей уточнения завалов и минных полей пр-ка — 3 с участием 183 человек».
Из семи «поисков», то есть операций по захвату языка, пять оказались неудачными. Они срывались из-за того, что противник обнаруживал разведгруппы ещё до начала операций, из-за того, что группы вступали в бой до захвата языка, или же из-за того, что не получалось проделать проход через минное поле. Пленных удалось взять только в двух случаях. Однако захватить ещё не означало доставить живыми.
К примеру, в ночь на 6 июня разведгруппа 1-го отдельного стрелкового батальона в составе 45 человек производила «поиск» контрольного пленного. Группе захвата из пяти краснофлотцев удалось преодолеть проволочное заграждение и два ряда фугасов натяжного действия, а затем проникнуть вглубь вражеской обороны на 40–60 метров. Разведчики добрались до ближайшего блиндажа и ворвались в него. Там они обнаружили спящих немцев. Одного из них они взяли в плен, а остальных взорвали противотанковыми гранатами вместе с блиндажом. Во время эвакуации на советскую сторону пленный оказал краснофлотцам отчаянное сопротивление, и те его пристрелили, чтобы не демаскировать свой отход. Правда, вернулись бойцы не с пустыми руками, захватив портфель с письмами и документами, винтовку, противогаз и гранатомёт. Однако же вместо живого немца разведчики принесли с собой его труп.
Единственным живым языком, взятым в июне 48-й бригадой, стал Герхард Мюллер — солдат 5-й роты 4-го батальона 20-го егерского полка 10-й фельд-дивизии. Акцию по его изъятию из немецкого блиндажа краснофлотцы провели несколькими часами ранее — днём 5 июня 1943 года.
Солнце тоже разведчику друг
Получив в начале июня от штаба Приморской Оперативной Группы очередной приказ о проведении разведки, штаб 48-й бригады возложил эту задачу на 4-й батальон. Его комбат должен был подготовить план действий по захвату контрольного пленного у деревни Закорново. Задача действительно была непростой. За два предыдущих месяца подобные акции разведроты и батальонов бригады дали результат в виде только одного пленного. Поэтому план командира 4-го батальона подвергся корректировке.
Вместо того, чтобы артогнём проделать проход в немецких заграждениях и действовать в тёмное время суток, штаб бригады предложил более изящную акцию. Опыт ранее проведённых ночных операций, показания пленного и данные с наблюдательных постов говорили об «особом оживлении на переднем крае пр-ка ночью и полном замирании с 9.00 до 15.00». Иными словами, если с наступлением темноты немцы хорошо несли службу, не теряя бдительности в ожидании нападения, то с рассветом они расслаблялись и ложились спать. Поэтому штаб бригады решил:
«Поиск провести днём, рассчитывая на внезапность, мелкой группой. Использовать огонь артиллерии, миномётов, пулемётов и снайперов с момента обнаружения противником действующей группы. Проходы в минных полях и проволоке преодолеть, предварительно срезав нижние нити».
Чтобы контролировать подготовку и проведение операции, в 4-й батальон выехал замначштаба бригады майор Филипп Тищенко. Командовал акцией по захвату пленного помощник начштаба батальона старший лейтенант Николай Мещеринов, имевший в своём распоряжении 96 человек. Группа прикрытия состояла из взвода разведки, взвода автоматчиков, двух расчётов 50-мм миномётов, расчёта ПТР, расчёта ампуломёта и пяти снайперов — всего 86 человек. В группу захвата входили два сапёра и восемь бойцов 587-го отдельного штрафного взвода под командованием краснофлотца Кузнецова. В этом взводе проходили службу разжалованные судом офицеры. Соответственно, участники группы когда-то имели офицерское звание, но были его лишены за совершённые преступления. Помимо Кузнецова удалось установить фамилии ещё нескольких участников его группы, но узнать подробности их прежней службы не получилось.
Хенде хох!
К полуночи 5 июня обе группы сосредоточились на опушке леса перед вражеской огневой точкой (ОТ) № 46 северо-западнее окраины деревни Закорново. Напротив четырёх немецких огневых точек, охранявшихся вражескими часовыми, заняли позиции четыре снайпера. Перед ними стояла задача: «по признаку обнаружения себя, как часового в момент начала действий нашей группы немедленного его снять прицельным выстрелом с расстояния 200 метров». За районом ОТ № 46 советские бойцы наблюдали до утра. В 06:45 немцы сменили часовых. Вскоре на позиции противника всё замерло — личный состав отправился отдыхать.
В 09:30 операция началась. Первыми двинулись два сапёра. В 100 метрах от часового они незаметно проделали проход в первом проволочном заграждении. Второе заграждение находилось на расстоянии 50 метров от немецкого поста, но и здесь сапёры остались незамеченными. Мин на их пути не оказалось. Закончив с проходами, сапёры дали сигнал штрафникам, и группа захвата поползла к немецкому переднему краю.
Краснофлотцы в маскхалатах достигли ОТ № 46, но в блиндаже не оказалось ни одной живой души. Сняв там пулемёт, штрафники поползли к другой огневой точке — № 47. Преодолев около 40 метров, они обнаружили блиндаж с двойными дверями, закрытыми изнутри. Группа оцепила блиндаж. Шесть человек заняли позиции наблюдения, а командир Кузнецов с краснофлотцем Петровым взломали двери и проникли внутрь,
Командир группы несколько задержался в землянке. Немцы, пользуясь тем, что рядом был только один Петров, бросились врассыпную. Вышедший из блиндажа Кузнецов открыл огонь из автомата и уничтожил троих убегавших солдат, а четвёртого скрутил с помощью Петрова. После этого группа захвата начала отходить к проходам в рядах проволоки, прихватив с собой ещё и второй пулемёт из блиндажа. Услышав очереди автомата Кузнецова, советские снайперы выстрелами сняли четверых часовых на соседних постах. Сразу после этого артиллерийская группа поддержки в составе двух батарей 76-мм орудий, четырёх батарей 82-мм миномётов и одной батареи 107-мм миномётов открыла огонь по немецким позициям, не позволяя противнику начать преследование разведчиков.
Трудный путь к своим
Проникновение штрафников вглубь их обороны стало для немцев полной неожиданностью. Замешательства добавил и начавшийся артобстрел. Очевидно, противник никак не ожидал от советских бойцов такой наглости — провести акцию по взятию языка в светлое время суток. Как отмечалось в журнале боевых действий 4-го батальона, поначалу с немецкой стороны были слышны только крики. Лишь спустя 15 минут после того, как заговорили советские батареи, ошеломлённый противник открыл миномётный и пулемётный огонь.
Несмотря на потери, бойцы 587-го отдельного штрафного взвода КБФ свою задачу выполнили. Языка они доставили целым и невредимым, принесли с собой один пулемёт (второй бросили у проволоки рядом с убитыми), два пистолета и два письма. Во время операции они уничтожили троих немцев, ещё четверых убили снайперы. Докладывая о действиях группы Кузнецова, майор Тищенко писал:
«1. Группа действовала организованно, скрытно и решительно (…)
2. Применение снайперов по уничтожению часовых пр-ка у огневых точек в момент начала действий группы в ходе решения задачи обеспечило успех действия группы».
Однако этот успех стал лишь вторым случаем захвата контрольного пленного на участке 48-й бригады с 1 апреля по 30 сентября 1943 года. По свидетельству допрошенного Герхарда Мюллера, немцы несли службу хорошо. Среди вражеских солдат не было случаев дезертирства, невыполнения приказов или какого-либо недовольства в целом. Противник был осторожен, внимателен и всеми силами старался пресекать действия советских разведгрупп в попытках добыть языка. Упомянутый успех 1-го батальона 6 июня, когда контрольный пленный был взят, но застрелен во время обратного перехода, оказался исключением из правил. Подтверждением тому является статистика разведакций бригады за третий квартал 1943 года: в течение трёх месяцев бойцы провели 42 операции, в ходе которых не взяли ни одного языка и не смогли добыть никаких документов противника.
Эффективность действий группы Кузнецова 5 июня 1943 года была обеспечена нестандартным подходом к делу. Противник оказался не готов к акции, проводимой в светлое время суток, что и привело к успеху. К сожалению, беря в плен солдат в блиндаже, командир группы захвата допустил ошибку, доверив контроль за четырьмя немцами одному бойцу — и это стоило жизни троим его подчинённым. Тем не менее грамотное планирование, а также решительность и смелость бойцов 587-го отдельного штрафного взвода КБФ позволили взять языка посреди бела дня и увести его из-под носа бдительного противника, не ожидавшего такого нахальства со стороны советских разведчиков.
Интересно, что руководивший этой операцией старший лейтенант Мещеринов, а также три снайпера 4-го батальона были награждены орденами и медалями. А вот получили ли свои награды штрафники из группы Кузнецова, выяснить не удалось. Хотелось бы надеяться, что героизм как павших, так и живых командование оценило по достоинству.
Как мы брали в плен немецкого «языка».
Как мы брали в плен немецкого «языка», а он оказался боксером, к тому же еще и призером международных соревнований
Уже дважды нас постигала неудача, и мы не могли взять языка. Правда, во второй раз нам удалось из винтовки с глушителем уничтожить десять фрицев, и без потерь отойти к своим.
Отдохнув несколько дней, мы решили проверить возможность прохода к высоте Горелой через перешеек, который разделял озеро. Все сложилось как нельзя удачно. Проход мы нашли и наметили наиболее удобные маршруты отхода.
Нам хотелось отомстить за своего друга, Колю Рассохина, которого потеряли несколько дней назад, но командир велел сидеть и ждать приказа. Три ночи разведчики выходили к высоте и наблюдали за немцами. В их траншеях было тихо, видимо на ночь они оставляли только несколько постов.
Мы начали разрабатывать план захвата «языка», но заспорили о путях отхода. Командир взвода считал, что необходимо уходить вплавь через озеро, а я настаивал на том, что лучше отходить по перешейку.
Потом нас вызвал к себе командир полка подполковник Пасько, поинтересовался настроением разведчиков, и лишь после этого сообщил, что поставлена задача взять контрольного «языка». Мы заверили, что «языка» захватим и уже разработан план. Пасько засомневался.
— Немцы очень осторожны, и взять их врасплох не удается. В соседних полках разведчики уже больше двух месяцев пытаются взять «языка», но все безуспешно. Несут потери, а результата нет. А вы обещаете что захватите. Хоть какие-то гарантии у вас есть?
-Гарантии мы, конечно, не даем, товарищ подполковник, но если в траншеях будут немцы, то точно возьмем.- заверил его командир разведвзвода.
Операцию решили проводить следующей ночью.
Вечером вышли к переднему краю, а с наступлением темноты начали выдвижение. В группу захвата вошли я и еще трое разведчиков. В группе прикрытия шел командир разведвзвода Балухин и остальные разведчики.
Немцы запускали осветительные ракеты, но нам они не доставляли особых неудобств. Зато заметили, что с высоты Горелой, где мы собрались брать «языка», не взлетело ни одной ракеты.
Это было хорошим знаком. Значит, немцы на этой высоте считают себя в полной безопасности. Дошли до перешейка, и дальше было решено, что пойдет только группа захвата, так как чем больше людей пойдут, тем больше шансов, что нас обнаружат. А группа прикрытия сможет нас поддержать своим огнем и отсюда.
Вскоре мы добрались до проволочных заграждений. Один из разведчиков перекусывал проволоку, в то время как другой в это время держал ее с обеих сторон и перерезанную концы втыкал в землю.
Вскоре проволочное заграждение мы преодолели и подобрались почти вплотную к немецким окопам. Я отдышался, потом запрыгнул в окоп и увидел фигуру немца, который, заметив меня, вскочил на ноги.
Когда начал соображать, то увидел, что двое наших разведчиков прижали немца к земле и я дважды ударил его рукояткой ножа по голове. Немец потерял сознание, но до этого успел дернуть сигнальный провод.
Разведчики начали отходить с языком, а я остался, чтобы хоть ненадолго отвлечь немцев. Я слышал, как наши ребята бегут по перешейку, но немцы топот немецких сапог был уже близко» и я, бросив в траншею две гранаты, побежал к перешейку.
Хорошо, что я опоздал, так как немцы попытались минометным огнем отсечь нашу группу. Но разведчики уже успели преодолеть опасное расстояние, а я подбегая к перешейку увидев поднявшиеся столбы разрывов, без раздумья бросился в озеро и поплыл.
Они не удивились, что я пришел, как будто иначе и не должно было быть, а Ромахин продолжал рассказывать, как мы захватывали «языка».
-Серега тащит немца на спине, а он в себя пришел и начал упираться. Видно не хочется ему в плен. Серега его с себя сбросил, на ноги поставил и давай подталкивать: иди фриц своими ногами, нет тут для тебя лошадей. А он отказывается идти. Тогда я его в озеро закинул и сделал вид, что утопить хочу. После этого немец как шелковый стал.
А я начал осматривать свою рану. Пуля ударила в пятку, пробив ее навылет, но кость не повредила. Теперь она сильно кровоточила. Наложить повязку у меня не получалось и тут немец предложил свои услуги. Он как опытная медсестра быстро наложил мне тугую повязку.
Я удивился и спросил у немца, где это она так хорошо научился накладывать повязки.
Немец обрадовался, что я говорю по-немецки.
-Я сам врач, но за оскорбление старшего по званию, в качестве наказания меня отправили на передовую. Через неделю я должен был вернуться назад, но видно такова судьба.
— А почему вы не стреляли по нам в траншее, а только кулаками размахивали?
Потом я выяснил, что этот врач к тому же был еще и хорошим боксером. Он до войны даже принимал участие и был призером международных соревнований где-то в Англии.
Глядя на заплывший глаз Ромахина, и трогая свой распухший нос, я не сомневался, что немец говорит правду.
(По воспоминаниям гв. старшего сержанта Бородулина И.А. Карельский фронт)
Дубликаты не найдены
Да потому, что где то в соседних кустах кота с прожектором Б-200 потеряли. Это не записки реальных участников войны, а чье то сочинение на тему, либо крайне вольный пересказ с чьих то слов.
его просто первый раз в плен брали
что он вообще ночью в траншее видел?
Осветительные ракеты ночью, либо лунная ночь(хотя для вылазки выбирают безлунные ночи)
Потому что Шмайсер не Калаш
Вспоминается история Никулина, про разведчиков..
. да именно она, Человечище рассказал!
Как Никулин в разведку ходил
Однажды ночью на железнодорожной дороге нос к носу столкнулись две разведгруппы, наша и немецкая.
Ну бойцы все опытные, не в первой, ну и метнулись в сторону. Попадали. Мы с одной стороны насыпи, немцы с другой.
Лежим, притаились, думаем что дальше. И тут слышим с немецкой стороны в нашу встревоженно доносится приглушенный крик:
Мы переглянулись и вдруг видим, что среди нас, забившись, сидит испуганный немец. Он, когда мы столкнулись,
так растерялся, что начал метаться из стороны в сторону, а потом с перепугу бросился к нам. Смотрит на нас,
от страха дрожит. А мы и сами не знаем, что с ним делать.
С той стороны крики все тревожнее.
Ну наш командир решил перекинуть немца на их сторону. Взяли мы бедолагу за руки за ноги, раскачали его и кинули к своим.
А тот так перепугался, что пока летел громко бзданул от страха. Полная тишина и тут мы не выдержали. Обе стороны
разразились нервным смехом. Когда успокоились, посмотрели друг на друга через дорогу и молча разошлись каждый своим
Чот эта история вызывает у меня кучу вопросов. А стиль изложения- мое представление о войне. Коля Сергеев, 14 лет.
Особенно эта фраза-Гарантии мы, конечно, не даем, товарищ подполковник, но если в траншеях будут немцы, то точно возьмем
Думаю это юмор такой. Мол 100% гарантии дать не можем, вдруг немцев в окопах не окажется. В том смысле, что уж вероятнее в окопах никого не будет, чем они не справятся с заданием.
В такие моменты не шутится от слова совсем. Разные должности, разные звания.
«Записки разведчика.» хорошая и достаточно правдивая книга.
Да не за что, самому интересно стало.
Правда часто уже после 1950го)
Интересная книжка, стоит почитать. Простым языком написана.
Сразу вспоминается фильм «Счастливого Рождества»
Думаю, что русские солдаты прекрасно знали, что творят немцы на оккупированных территориях. И бухать с ними у наших не было ни малейшего желания. Впрочем, в Первую мировую «братания» на передовой были достаточно распространенным делом.
Да просто войны обычным людям не нужны, это всё «игры» верхушек.
Ну не знаю. Имхо для многих людей с западной части СССР это было ни разу не игры верхушек. Могу себе представить ярость и отчаяние тех, кто потерял из-за войны все.
Что за глупость? Расстреливали за конкретное военно преступление или за отказ от дачи сведений. В основном всех немцев отправляли в лагеря, а затем на работы. Достаточно большое их количество после отбытия наказания вернулось домой в Германию.
Думаю далеко не факт что расстреляли. Особенно если сотрудничал, что вполне верояно после того как его списали из офицера в солдаты. В конце концов, у нас и пленных брали, и есть немало прецедентов службы немецких перебежчиков даже не в партизанских отрядах а в регулярной армии, в т.ч
И бывших языков. Немцы отнюдь не все горели желанием воевать за гитлера, особенно после 43го
1944: начало освобождения Крыма
В наступлении участвуют танки «Валентайн», предоставленные по ленд-лизу.
На 00:27 ну очень повезло тем, кто мимо этого места пробежал до и после.
На 1:38 виден сгоревший Т-34 и на переднем плане направленное на него немецкое 88-мм орудие ФЛАК, правда, не исключено, что это был использовавшийся немцами Т-34, которых в качестве трофеев у немцев было немало, тем более, что если бы с такого расстояния 88-мм зенитка выстрелила по Т-34, то танк разнесло бы на части.
Иван Попенко: «Все мои награды фронтовые, политые кровью, а их у меня двадцать штук»
Интервью с героем ВОВ, Иваном Кирилловичем Попенко, расписавшемся на стенах Рейхстага
Ветерану Великой Отечественной войны Ивану Кирилловичу Попенко недавно исполнилось 95 лет. Родился он в 1925 году в селе Белая Глина Краснодарского края. Ему было три года, когда из жизни ушла его мама. А в 1939-м они с отцом перебрались в станицу Ново-Александровская Ставропольского края, где герой войны живет до сих пор в окружении любящих детей, внуков и правнуков.
О том, как зенитчики уничтожали фашистские истребители, питались немецкими трофеями, расписывались штукатуркой на Рейхстаге и освобождали Бухенвальд – Иван Кириллович рассказал главному редактору федерального сетевого издания «Время МСК» Екатерине Карачевой.
Иван Кириллович окончил три класса, и с самого начала войны пошел работать в колхоз. Ему было семнадцать, когда в 1943-м его призвали на службу в Красную Армию. «Нас собрали на призывном пункте, сколько было человек – не знаю. Всех построили и отправили пешем до Краснодара. В Краснодаре стояли разные войска, раненые были. Там всех построили, капитан отобрал несколько человек, в том числе и меня, и направил в 19-ю зенитную артиллерийскую Крымскую орденов Кутузова и Богдана Хмельницкого дивизию», – вспоминает ветеран.
Новобранцы приехали в часть, 15 дней отсидели на карантине, а дальше всех отправили по артиллерийским батареям. Иван Кириллович помнит, как после принятия воинской присяги каждого солдата «поставили к своей пушке»: «Воевать надо было, людей не хватало. Крепко я воевал, а ведь пацаном был. Сбивали в среднем по 80 немецких самолетов за день, каждая пушка по четыре самолета. Почему меня в артиллеристы поставили – не знаю, наверное, меткий глаз был (улыбается).
И продолжает после небольшой паузы: «Командиров своих не всех уже помню, память подводить стала. У меня был командир – подполковник Верстаков, полком командовал: четыре батареи, две тяжелые и две артиллерийские – 130 зарядов в минуту. Вот мы с ним каждый день по фашистам и бомбили. Под Новороссийском мы стояли. Немцы все мост пытались разбомбить, а мы его отстояли – уничтожали немецкие самолеты с земли.
Я Покрышкина видел (Александр Иванович Покрышкин – трижды Герой Советского Союза, летчик-ас, маршал авиации – Ред.). Кабина его самолета была бронированная, но немцы-то этого не знали (смеется). Как его немцы боялись. Во время боя мы его можно сказать оберегали, он с воздуха по фашистам, а мы с земли, значит, лупим. У нас рация была, так немцы каждый раз передавали: «Покрыш, это они Покрышкина так звали, нас убивает». Мы смеялись, нас это даже подбадривало, мы еще сильнее по ним лупили. Ох и боялись нас немцы, конечно. Страшно им было.
А еще я дважды видел маршала Жукова (Георгий Константинович Жуков – четырежды Герой Советского Союза – Ред.). Я был в составе 1-го Белорусского фронта, под его командованием. Первый раз Жукова я увидел, когда он ко мне обратился: «Здравствуй, артиллерист», я обомлел, вытянулся по струнке. «Здравствуйте, товарищ маршал», – говорю. Он улыбнулся, ничего больше не сказал и пошел дальше. А второй раз мы уже за Берлин сражались. Жуков как раз командовал операцией по взятию Берлина. Мимо меня прошел. Медалей у него, не то, что у меня, конечно. И форма у него красивая была. Я горжусь, что видел его лично».
Иван Кириллович вздохнул, и продолжил свой рассказ: «Хоть немцев мы гнали, а нам тоже хорошо доставалось из-за погоды и голода. Особенно зимой. В землянке сидишь, топить нельзя, а то фашисты с неба дым увидят и сразу бомбить начнут, все поляжем тогда. Так мы трубу сеткой закрывали, брали тол, поджигали – по землянке такая копоть была, мы все в саже. Зато никто не болел от простуды.
А с едой всегда тяжко было, кушать хотелось постоянно. Давали нам краюшку сухаря и кашу перловую или кукурузную, разве наешься. Летом было хорошо, земляники насобираешь, в кашу насыплешь, перемешаешь – и вкусно, и домом пахло. Лошадь один раз пришлось есть, потому что силы нужны были. Голод-то на войне – не тетка, в бой надо с силами идти, на голодный желудок много не навоюешь.
Мы, когда немцев в Керчи порвали, пошли дальше. Немцы в окопах все побросали, в том числе и еду – драпали страшно. Они в плане еды хорошо жили. Так мы их едой питались – трофеями (смеется). Картошка, крупы, мясо – у них все как порошок сухое было, мы такое отродясь не видали. Это сейчас такое продается, а тогда-то для нас в диковинку было. Так вот мы кипятком заливали их еду и ели, ничего, продержаться можно на таком сухпайке.
Вообще-то нам не разрешали эти съедобные немецкие трофеи брать, говорили, что могут быть специально отравлены, чтобы, значит, солдат так истреблять. А что думать о том, что отравишься, когда есть охота, в животе урчит. У немцев же кроме порошковой еды еще были замороженные свинина и тушенка. Так что мы кушали, и шли дальше немцев уничтожать».
Потом я в Берлине побывал. Ох и сопротивлялись тогда немцы сильно, а все равно бесполезно это было – взяли мы его. Как немцев одолели, поехали расписываться на стенах Рейхстага, там штукатурка была, так мы прямо ей и расписывались. Мы понимали, что победили. Радость такая была – не передать. Конец войне. Кричали «Ура», стреляли в воздух, салют давали.
Знамя на Рейхстаг водружали три человека. Мы стояли где-то в 700-х метрах от них. Я же телескопист был, глядел в бинокль и видел, как трое на Рейхстаг полезли со знаменем, один знамя нес и водружал, а двое с автоматами наготове были – прикрывали его, ну и мы с земли тоже на страже были. Война ведь страшное дело, каждую секунду можно ждать чего угодно».
Но самое страшное, что пришлось увидеть на войне, по словам ветерана, – это концентрационный лагерь Бухенвальд (освобожден 11 апреля 1945-го – Ред.): «В концлагере много людей погибло. В Бухенвальде людей в печах сжигали. Много, много людей сжигали. Заводили в помещение голых людей, там пол проваливался, они все падали в печь и там сгорали заживо. Так страшно. Вокруг Бухенвальда 500 метров где-то был один лес, рядом не было населенных пунктов. По периметру концлагерь был обнесен колючей проволокой. Много там людей полегло. Ой, страшно. Все было в колючей проволоке, кто пытался сбежать, погибали на колючке, под током была. Очень страшно (вздыхает).
Вот моя военная книжка, в ней все мои похождения записаны. Награжден медалями «За отвагу», «За Берлин», «За Варшаву». Все мои награды фронтовые, а их у меня двадцать штук, политые кровью. Все они мне дорогие, каждая. Это все мои заслуги. Каждому на войне медаль или орден доставались кровью. Я участвовал в боях за Кубань, Тамань, Крым, Варшаву и Берлин…».
После Победы над фашистскими захватчиками, дивизию, в которой служил Иван Кириллович, отправили в Веймар, поселив в здании бывшего немецкого госпиталя. Там он прослужил еще до 1949 года, «немного научился говорить по-немецки», и демобилизовался в звании ефрейтора. Вернулся домой, в свою родную станицу Ново-Александровскую. Фронтовика-героя сразу взяли на элеватор рядовым бойцом военизированной охраны, а потом командиром отделения ВОХР.
«В 49-м к нам часто заходила молоденькая 19-летняя почтальонша, почту приносила, ну и влюбились мы друг в друга. Шестерых детей народили. Я сутки отдежурю на работе, двое – дома. Десять лет так отработал, потом в строительство перешел – асфальт клал, крыши ремонтировал, еще 15 лет отработал и потом на пенсию ушел. С женой мы прожили 64 года, ушла она из жизни, я один остался. Вот дети (трое осталось), внуки и правнуки – большая семья у нас, дружная. Десять внуков и четырнадцать правнуков. Так что я – богатый (смеется)».
Георгий Чанахчиди: «Нельзя, чтобы люди забывали обо всех ужасах, через которые пришлось пройти не только жителям Советского Союза…»
Интервью с Георгием Константиновичем Чанахчиди – одним из последних живых участников обороны Москвы 1941 года
О том, как дважды попал в окружение, как оборонял Москву в 1941 году с винтовкой и саперной лопатой и многом другом Георгий Константинович Чанахчиди участник двух войн – Советско-Финской и Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. рассказал главному редактору федерального сетевого издания «Время МСК» Екатерине Карачевой.
Мы встретились в Севастополе (Крым, Россия) в квартире героя войны. Георгий Константинович приболел, ему было ужасно неудобно, что так получилось, а я уже думала, что интервью не состоится. Но не таков участник за оборону Москвы. Он позвонил и назначил встречу, как оказалось, своего последнего интервью… 19 ноября 2020 года ветеран Великой Отечественной войны ушел из жизни в возрасте 101 года. Покидают нас ветераны ВОВ, к сожалению, с каждым годом их становится все меньше. И наша редакция старается запечатлеть их истории, чтобы потомки знали, как это было тяжело – сантиметр за сантиметром гнать фашистских захватчиков с нашей родной земли, как гибли солдаты, но не сдавались…
— Георгий Константинович, почему не сбылась мечта стать артиллеристом?
Родился я 15 июля 1919 года в греческой семье в Тбилиси, мне сейчас 102-й год идет. Вот как долго я топчу землю, все мои однополчане уже поумирали, а я все живу. После смерти папы, мне тогда три года было, мама воспитывала меня одна, позже она снова вышла замуж. Жили мы в центре Тбилиси, комната была в подвале. Сначала я окончил четыре класса греческой школы, потом пошел в русскую, и закончил 10 классов. Я хотел быть артиллеристом, и когда в 1939-м получил аттестат с хорошими отметками, сразу подал документы в Тбилисское артиллерийское училище. Экзамены сдал хорошо, но, когда пришел к стенду, где вывешивали списки принятых, себя не увидел. Расстроился, а когда сказали, что я не поступил из-за того, что грек, еще больше расстроился.
Тогда покойная мама увезла меня к своей сестре на Кубань повидаться, и немного отдохнуть. Я понимал, что меня должны призвать в армию. Через две недели приходит телеграмма, меня срочно вызывают в военкомат. Через день мы уже были в Тбилиси. Прихожу в военкомат, таких мальчишек, как я и даже моложе столько, что не протолкнуться. Оказалось, что в 1939-м в армию призывали не как сейчас – год в год, а сразу за три года – 1919, 1920 и 1921 года рождения. Обстановка уже тогда была неспокойная, к войне дело шло.
Загрузили целый состав призывников по товарным вагонам, и повезли нас всех в Курск. Там состав расформировали, оставили 3 вагона, остальные направили кого в Льгов, кого в Обоянь (города Курской обл. – Ред.).
Служил я в пехоте, в 607-м стрелковом полку 185-й стрелковой дивизии 22-й армии. В Обояни я принял присягу, выучился на радиста, и был направлен на три месяца на финскую войну (советско-финская война с 30 ноября 1939-го по 13 марта 1940-го – Ред.). Но сначала нам выдали обмундирование: валенки, стеганые штаны, телогрейку, шерстяной подшлемник и шапку-ушанку. Сержантскому и офицерскому составу еще выдавали белые полушубки из овчины. Ох и холод в этой Финляндии был собачий. Я-то вообще южанин, мерз страшно, но ничего, выдержал (смеется). Финн лупил нас, как следует. Он-то в своей обстановке, лес знает, к холоду привык. Снайпера замаскируются, засядут на деревьях, и стреляют в нас. Правда, уничтожали в основном командиров, они их по белым полушубкам вычисляли, солдат практически не трогали. На финской войне я принял боевое крещение.
Затем нас перевели в Белоруссию, мы жили в военном городке всего в четырех километрах от Минска (сейчас-то Минск разросся, я был там, и наш военный городок уже в черте города находится). В Белоруссии мы простояли недолго, в июне 1940-го нас отправили в Прибалтику, участвовать в присоединении к СССР. Всех моих сослуживцев раскидали по Литве, Латвии и Эстонии. Шесть месяцев я прослужил в литовском городе Паневежисе. Гулять нас пускали только по 3-4 человека, потому что боялись за нас. Оттуда нас перебросили в Россию под Великие Луки (Псковская область – Ред.), мы жили в военном городке поселка Идрица.
— Где войну встретили?
Нас перевели под Ленинград в Новгородскую область. Там наш полк попал в окружение, точнее – целая армия, а в армии: 3 дивизии, в дивизии три полка. Немец окружил нас всех. Тогда нашим полком командовал майор Маслов (позже генерал-майор Борис Семенович Маслов – Ред.), толковый такой, он нас и вывел из окружения. Немец в лес боялся идти, они только смелые были идти по открытой местности, по дорогам шли их танки, машины, мотоциклы, смело так шли под губную гармошку… А мы в лесах прятались. Помню, моего непосредственного командира младшего лейтенанта Можина из Харькова в ногу ранило, он идти не может, мы его на палатку и идем к своим, пытаемся пробиться. Дошли мы до деревни Рыснево (Новгородская область – Ред.), сейчас ее нет, она стерта с лица земли во время немецких бомбежек, но осталось красивое озеро. Все население в лес убежало, побросало свое хозяйство – по двору бегают куры, свиньи, коровы… а мы голодные, оборванные, обессиленные, но злые. Маслов скомандовал привал, мы развели костер, и картошку (ее полно было тогда в колхозах, бесхозная была) готовим. Только закипел котелок, запах пошел по округе, у нас животы урчат, еды просят, а немец тут, как тут. Бил по деревне не простыми снарядами, а термитными. Деревянные избы от их попадания сразу гореть начинали. Так деревня вся и сгорела, люди в нее потом не вернулись, сейчас к ней даже дороги уже нет, заросло все.
К вечеру собрал нас майор Маслов, пересчитал – нас осталось 120 человек, велел раненого младшего лейтенанта оставить, не донесли бы мы его через болота, себя на ногах еле держали. Мы ему патроны оставили, что с ним сталось, не знаю. А сами гуськом друг за дружкой через гать, дальше в лес. Шли ночью, на шинели хлястик, он светится, так было видно каждого бойца, что впереди. А немец что делал – бросал на парашютах ракеты маленькие, они медленно опускались на землю, но освещали всю местность, словно днем. Так гуськом мы шли, сколько километров, даже не знаю, ноги гудели, дошли мы до картофельного поля. Майор говорит: «Даю вам пять минут. Быстро накопайте картошки». А огонь зажигать и варить нельзя, мы уже на себе испытали, немец издалека может нас заметить и опять бомбами закидать. Насобирали картошки и ели сырую. Так дошли мы до озера Селигер. Там были ленинградские ополченцы, и переправили нас на своих лодках-плоскодонках (грузили нас вместо 3 человек, по восемь) на другой берег. Шевелиться было нельзя, пока плыли в лодке, иначе могли перевернуться. В городе Осташкове (Тверская область – Ред.) получили самое ценное – нам дали каждому по 400 граммов хлеба, мы наконец-то поели. Там же нас привели в порядок, мы все были оборванные. Двинулись в сторону Москвы, продолжали отступать.
— Как проходила оборона Москвы?
Наша дивизия стояла примерно в 60 км от Москвы, другие стояли на рубежах еще ближе, прямо на подступах столицы. Я уже не помню населенный пункт, где мы окопались. Помню, что все было разбросано везде, я зашел в библиотеку, взял книгу «Узник замка Иф» Александра Дюма, так с ней всю войну и проходил, никому скурить не дал, зачитал до дыр, можно сказать (смеется). Она уже после войны где-то затерялась.
Это был Калининский фронт. Потом нашу часть перебрасывали по многим фронтам, где мы были нужнее, на подмогу – Западный, Северо-Западный фронты. Даже на корабле ходил. Был я и в отдельной группе Баграмяна. Вы такого, Катенька, нигде не услышите, я и сам тогда был удивлен – два маршала Советского Союза были родом из одной деревни – Баграмян (Николай Христофорович Баграмян маршал СССР, дважды Герой Советского Союза – Ред.) и Бабаджанян (Амазасп Хачатурович Бабаджанян главный маршал бронетанковых войск, Герой Советского Союза – Ред.). Многие не знают этого факта, а они родились в селе Чардахлы Елизаветпольской губернии (Азербайджан).
— Голодно было на фронте?
Я, когда второй раз в окружении был, ел все, что находили. Мы были тощие, еле шли. У меня же рация была, мы передавали, где находимся, и тяжелые бомбардировщики ТБ-3 сбрасывали нам на парашютах 76-миллимитровые снаряды. Но к ним, откровенно говоря, никто даже не подходил – пушек не было, зачем нам снаряды. И еще бросали нам в ящиках концентрат покушать – пюре гороховое. Никогда это не забуду. Когда бросали, ящики ломались, все в снег рассыпалось. У меня все пальцы обморожены из-за этого, а кушать хотелось, и мы в этом снегу этих мелких крошек от горохового пюре насобираем, разведем в воде и едим. Я никогда до войны не ел конину, да и после ни разу не пробовал. А на войне кушать хотелось, что уж тут… Так топором отрубишь мяса мерзлого и ешь. На ногах многие не стояли, люди от голода умирали, мы их прямо в снегу и оставляли, копать мерзлую землю сил не было. И от переедания конины тоже умерло у нас два человека… Страшно было, а надо было к своим пробираться, немца гнать, вот так мы и ползли потихонечку до своих.
— Где Вы Победу встретили?
Мы дошли до Кенигсберга (Калининград – Ред.). Вокруг города немец форты построил, он там мог жить полтора месяца, у них там все было – еда, вода, боеприпасы. Думал, задержит нас (смеется). А мы за три дня Кенигсберг взяли. Наша часть брала форт «Королевы Луизы». У меня и медаль есть «За взятие Кенигсберга».
Дальше мы к Литве пошли. Я с начала войны воевал, но столько пленных немцев еще ни разу не видел, им уже некуда было бежать, они даже иногда сдавались без боя. Это уже 3-й Белорусский фронт был, командовал им Черняховский (Иван Данилович Черняховский генерал армии, дважды Герой Советского Союза – Ред.), его смертельно ранило в феврале 1945-го. Прижали мы тогда немцев к морю, всю технику их захватили. У меня даже парабеллум был немецкий, трофейный. Дальше форсировали реку Вислу, по немецкой территории прошли километров сто, заночевали. А на утро нам говорят: «Война закончилась». До Берлина мы не дошли, там другие воевали, и знамя на Рейхстаг водрузили (улыбается).
Незадолго до Победы я получил медаль «За отвагу». Мы на границе с Германией тогда в обороне стояли в городе Лабиау (с 1946 года Полесск, Калининградская область – Ред.). Я же радистом 1-го класса был. Пришла срочная радиограмма, я должен был ее доставить в штаб, под постоянным обстрелом. Помню, как пули свистели. Я под полуторку спрятался, отлежаться, а пули – тю-тю-тю. Радиограмму я доставил, и мне медаль сразу вручили. Нас, радистов военная контрразведка СМЕРШ постоянно вызывала на допросы, их интересовало слушает ли кто-то из солдат немецкие переговоры. Следили за нами, проверяли нас по сто раз. Ну что поделать, надо было быть настороже в такое время.
— Когда Вас демобилизовали, вернулись домой в Тбилиси?
Меня демобилизовали только в третью очередь – в 26 лет. Сначала домой отправляли тех, кому было 45-46 лет, потом 40-44, а уже потом и молодых, как я. Вернулся я в Тбилиси. Отдохнул, с мамой повидался и поехал в Москву в институт поступать. Поступил в рыбный институт на экономический факультет, работал несколько лет в Переславле-Залесском, а потом в Севастополь перебрался, живу здесь 51 год. Маму покойную сюда перевез. Ко мне однополчане с семьями приезжали, все в моей квартирке размещались. Хорошо было. Мама людей очень любила, она у меня гостеприимная была.
Все, что рассказал, Катенька, про войну – это был такой нелегкий труд. Но когда сейчас сталкиваешься с тем, как переписывают нашу историю – это уму не постижимо. Нельзя, чтобы люди забывали обо всех ужасах, через которые пришлось пройти не только жителям Советского Союза, но и тем, кто пострадал от рук немцев в остальной Европе.
Но я так скажу, вот по телевизору постоянно говорят – почет ветеранам Великой Отечественной. Но это все только на словах и бумаге выходит. Я уже несколько лет не выхожу из дома, не могу, стар стал и немощен, годы свое берут, все-таки дожил до 101 года. Так ко мне местная власть один раз в год зайдет на день рождения и второй раз на День Победы, поздравят, цветочки подарят, спросят: «Нужно ли что – помощь какая?», я им говорю, мне бы надо, чтобы ко мне приходила социальный работник не раз в месяц, а раз в неделю. Я ведь совсем один живу, у меня никого в Севастополе нет, можно же какое-то исключение сделать. Так нет, говорят, не положено, регламент у них какой-то изменился, и сейчас правила ходить раз в месяц. Я не понимаю, это глупость какая-то бюрократическая. Я мусор вынести сам не могу, продуктов купить и прибрать в квартире – тоже, ну разве можно так, старика, воевавшего за мирное небо бросать. А врачи, больница у меня через забор, хоть бы раз пришли и анализы взяли, сказали, как мое здоровье… Да что говорить. Обидно и больно, что на самом деле такое отношение. Ко мне из дома ветеранов Стас (инструктор АНО «Севастопольский Дом ветеранов» Станислав Зиберт – Ред.) приезжает и помогает постоянно и еще одна женщина – просто так и приберет, и приготовит, мусор вынесет.
____________________________________________________________________________________________
Георгия Константиновича Чанахчиди не стало 19 ноября 2020 года. И с каждым годом, месяцем, неделей, ветеранов ВОВ становится все меньше… Может государство окружить их заботой? Не раз в год цветы и открытка для галочки… Регламент должен не уменьшать количество визитов к ним социальных служб, а увеличивать…